Книга Превращения Арсена Люпена, страница 35 – Морис Леблан

– Да-да, – прошептала она. – Никакого сомнения. Рожок был спилен прямо у основания. О, вы и представить не можете, как я вам признательна!..

Рауль в нескольких ярких словах описал свое приключение.

Молодая женщина не могла прийти в себя от изумления:

– Но как вы догадались? Почему вы разрушили именно девятую балясину, а не какую-то другую? Случайность?

– Вовсе нет, – ответил он. – Уверенность. Из двенадцати балясин одиннадцать были установлены раньше конца семнадцатого века. А девятая – позже.

– Откуда вы это знаете?

– Потому что одиннадцать других сложены из кирпичей такого размера, какой не используется уже двести лет, а те, из которых сложена девятая, изготавливаются до сих пор. Значит, девятую разрушили, а потом переделали. Зачем, если не для того, чтобы спрятать в ней этот предмет?

Жозефина Бальзамо долго молчала. А затем медленно произнесла:

– Это невероятно… Никогда бы не подумала, что можно найти ответ таким способом… и так быстро!.. там, где все прочие потерпели неудачу… – И добавила, помолчав: – Просто чудо…

– Чудо любви, – подхватил Рауль.

Берлина неслась с невероятной скоростью, то и дело сворачивая на боковые дороги, держась подальше от деревень. Ни подъемы, ни спуски не уменьшали неистового рвения двух тощих лошаденок. Справа и слева тянулись равнины, при взгляде из окошек кареты похожие на кадры из кинофильма.

– Боманьян был там сегодня? – спросила графиня.

– Нет, – ответил Рауль, – к счастью для него.

– Почему к счастью?

– Потому что я бы его придушил. Ненавижу этого злобного субъекта.

– Я ненавижу его больше вас, – резко ответила она.

– Но вы не всегда его ненавидели, – заметил он, не в силах сдержать ревность.

– Ложь и клевета, – спокойно возразила Жозефина Бальзамо. – Боманьян – хвастун и сумасброд, обуреваемый гордыней; из-за того, что я отвергла его любовь, он желал моей смерти. Все это я тогда и сказала, и ему было нечего возразить.

Охваченный радостным волнением, Рауль вновь упал на колени.

– Ах, как сладко слышать эти слова! – воскликнул он. – Так вы его никогда не любили? Какое облегчение! Действительно, разве такое можно вообразить? «Жозефина Бальзамо теряет голову от Боманьяна!»

Он рассмеялся и захлопал в ладоши.

– Послушайте, я больше не хочу вас так называть. «Жозефина» – неблагозвучное имя. Я буду звать вас Жозиной – вы согласны? Итак, я буду звать вас Жозиной, как звали вас Наполеон и ваша матушка де Богарне. Вы не против? Вы Жозина… моя Жозина…

– Но прежде всего – уважение, – сказала она, улыбаясь его ребячеству. – Я – не ваша Жозина.

– Уважение! Да я преисполнен им! Как! Мы прячемся здесь, в этой темноте… Вы беззащитны, а я склоняюсь перед вами, как перед божеством. И я боюсь! Я дрожу! Даже если бы вы протянули мне руку для поцелуя, я бы все равно не осмелился!..

На протяжении всей поездки он неустанно выражал ей свое восхищение. Весьма вероятно, что графиня Калиостро была права, когда избавила его от испытания, не протянув руку для поцелуя. Но, по правде говоря, если он поклялся себе завоевать молодую женщину и твердо решил исполнить эту клятву, то сдержанность и учтивость позволяли ему лишь обольщать ее любовными излияниями.

Слушала ли она его? Иногда да, как слушают ребенка, трогательно признающегося в своей к вам привязанности. А иногда она замыкалась в себе, погружаясь в свои мысли, и это приводило Рауля в замешательство.