Онлайн книга «Воля владыки. В твоих руках»
|
Что ж. — Объясните мне, — Лин старалась, честно старалась говорить спокойно. Несмотря на кипевшую все сильнее злость, на боль и обиду, несмотря на опасный, но все равно невыносимо будоражащий запах. — Пожалуйста. Объясните, как можно приговорить человека фактически к смерти, даже не разобравшись. Не выяснив, в чем дело. Вы же сами сказали, что не вышвыриваете анх в казармы после единственной ошибки. Так почему, за что? — За что? — Асир медленно двинулся к Лин, сжимая в кулаке горлышко очередного кувшина так, будто кого-то душил или очень хотел придушить. — За то, что не понимает и уже не поймет. Не думает о последствиях, когда открывает рот. За то, что даже когда не течет, делает то, что не позволено никому. За оскорбления человека, даже мизинца которого не стоит, за то, что устроила безобразную драку в моем серале. Она пыталась себя убить — и провела течку так, как некоторым даже к старости не снилось. Неблагодарная безмозглая свинья. — Вы не знаете, о чем она думала. Вы и не попытались узнать. Конечно, это нежных фиалок вроде Наримы можно расспрашивать и успокаивать, и давать им вторые, третьи и двадцать третьи шансы. А трущобная по умолчанию не способна на благодарность, так? Да что б вы знали. Владыка в два быстрых шага оказался рядом, вплотную. Лин вжало в подоконник, почти размазало злостью, яркой и оглушительной. — О чем она думала, когда оскорбляла перед всем сералем моего первого советника? О чем думала, когда подняла руку на Лалию? — От рычания, низкого, раскатистого, звериного, дыбом встали все волосы на теле. — Да, я не узнал. И не желаю знать. Если в этом выражается ее благодарность, пусть благодарит стражников в казармах. И уже было ясно, что без толку объяснять и доказывать. Что владыка — со своей точки зрения — прав, а на другие точки зрения ему класть с размаху. Что ничего Лин не добьется. И лучше ей умолкнуть, если не хочет тоже оказаться в карцере, а потом и в казармах, с клеймом неблагодарной свиньи. Наверное, только отчаяние толкнуло продолжать, отчаяние и ужас от осознания безнадежности всего — этого разговора, собственных дурацких надежд, веры, уважения и того, что уже было и могло бы быть дальше. Потому что не сможет она простить такую страшную судьбу Хессы, пусть даже та в самом деле напрочь попутала берега и вообще дура. Никому. Даже Асиру. А раз так, раз терять уже, по сути, нечего… — Ладно, — она сглотнула, и насыщенный густым запахом ярости воздух обжег гортань. — Ладно. Судите о людях по внешнему впечатлению. Казните тех, кто готов за вас умереть, но никогда не скажет этого вслух. Прикармливайте лживых гадюк вроде Наримы, которые лижут вам зад… Ее сдернуло с подоконника и приложило спиной о стену. В голове зазвенело, от затылка к позвоночнику ошпарило болью. Лин с трудом открыла зажмуренные глаза, увидела искаженное гневом лицо, неузнаваемое и все равно то самое, изученное уже, оказывается, до каждой черты, до каждого штриха и росчерка, настолько, что даже запредельная ярость не смогла сделать его чужим. — Замолчи, — выдохнул Асир, скалясь. — Сейчас. Не слышишь. Не понимаешь. Меня. Даже ты, — выталкивал слова по одному, с трудом. Стискивал плечи, прижимал к стене всем телом. Лин чувствовала крупную дрожь, будто он сдерживался из последних сил. Удерживал себя от чего-то непоправимого. Она вдруг с диким, первобытным ужасом осознала, что владыке ничего не стоит просто разорвать ее пополам, переломить, свернуть шею — но ей, как любой нормальной, по здешним меркам, анхе, плевать. Потому что кродах таким и должен быть, потому что слабый кродах, мягкий кродах, всепрощающий кродах — не кродах. |