Книга Воля владыки. В твоих руках, страница 37 – Рия Радовская

Вкус винограда на губах, пальцы владыки обводят кромку халасана. «Вот так — взяла и надела».

— Да, взяла и надела, и не стыжусь, — Лин всхлипнула и толкнула палец внутрь. Другая рука сжалась на груди, Лин напряглась, выгнулась, раздвинув ноги. Туго и мокро, и слегка больно. Она сильнее сжала пальцы, задела сосок. Прикусила губу, иначе не сдержала бы вскрик. Кровь стучала в висках, пульсировала в промежности, внутри сжималось, будто судорогой сводило. Страшно — она ведь даже не знает, нормально ли это? Она ведь никогда раньше…

«Тебе знакомо чувство физического возбуждения? Успела ты испытать его?»

— Теперь — да? Это ведь оно? — Лин точно знала одно — об этом она не побежит рассказывать Ладушу, чего бы тот ни требовал. Может, еще сумела бы спросить у Лалии, но… сейчас Лалии здесь нет, только Лин — и Асир в ее фантазиях и памяти. И ей совсем не хочется прекращать.

А если бы… Она провела пальцами по халасану, ощущая подушечками грани камней и мягкость шелка, зарылась в волосы на затылке. «Владыка любит волосы»… Осторожно пошевелила тем пальцем, что внутри. Вдавила его глубже, и пальцы в волосах почему-то сами собой сжались в кулак. Плеснуло острым, на грани боли, удовольствием.

Если бы Асир так перехватил волосы, у самых корней, запрокинул ей голову, чтобы прижаться к шее зубами, сжал сосок… Лин выгнулась, раскинула ноги шире, согнув колени. Потянула волосы, выгибаясь дугой. Одеяло мешало, и она спихнула его. Какое, в бездну, одеяло, когда…

Не хватает рук. Она сжала сосок мокрыми от смазки пальцами, это было приятно, но внизу — внутри — стало слишком пусто. И Лин снова повела ладонью сверху вниз, от груди по животу, к лобку, к промежности. Еще шире развела ноги, сдавленно ахнула, задев клитор, и, уже не осторожничая, впихнула в себя пальцы. Теперь два. Не на всю длину, уж слишком было туго, но зато больно-сладко. Остро. И можно было хотя бы попытаться представить вместо них член. Она не знала, как это может быть. Но хотела узнать.

Член… Асира. Его ладони мнут грудь. Он прикусывает шею под ухом, оттягивает голову назад, и… Лин двигала пальцами, толкала их глубже и сама дергалась навстречу, неумело, судорожными рывками, теряясь в новых, слишком острых ощущениях. Не понимала, как так может быть — больно, но настолько приятно, что хочется заорать от восторга. По пальцам текло, по телу разливался жар, а судорогой сводило уже, кажется, весь живот. Хотелось сжаться, хотелось почувствовать еще острее, еще глубже.

Лин выпустила волосы и сдавила сосок. Сильно, еще сильнее. Тело содрогалось от незнакомого прежде удовольствия, и вдруг обмякло, как будто все мышцы разом отказались работать. Хотя нет, не все. Сердце билось в бешеном ритме, дыхания не хватало, и Лин кое-как вытащила пальцы.

Было хорошо. И хотелось еще. Но сил не осталось, сейчас она даже не смогла бы дотянуться до кувшина с водой, хотя пить хотелось тоже. Много. А простыня под ней промокла так, что придется встать и перестелить — не спать же на мокром. Но это потом. Сейчас Лин не могла пошевелиться. Могла только лежать, медленно приходя в себя. «И почему я никогда раньше…» Она глубоко, медленно вздохнула.

«Когда выберешь, скажи Ладушу».

Нет. Она уже выбрала и не собирается менять свой выбор. Если не Асир… Никто другой. Пошли они все в пень, в бездну нахрен. Пусть Ладуш выбирает, а Лин будет, как в анекдоте: «закрой глаза и думай о Родине», то есть о владыке.