Книга Воля владыки. У твоих ног, страница 100 – Рия Радовская

Тем же вечером и начали, и если это было «ничего особенного», то страшно даже представить, как и чему учили Лин. Болело все. Простые вроде бы движения открывали в теле неведомые доселе мышцы, и эти проклятые мышцы совсем не радовались тому, что о них вспомнили. После каждого занятия Лин таскала ее в купальню и заставляла отмокать в горячей воде, рассуждая про какую-то молочную кислоту, которая должна разложиться. Хессе было плевать, что это за пакость, главное, что и правда становилось легче. Постоянная усталость казалась скорее приятной, чем муторной. Хесса теперь засыпала мгновенно, едва упав на кровать. Бубнящие до полуночи голоса не мешали и даже не бесили. Не бесило вообще ничего, кроме собственной убогости. Лин говорила, что она неплоха, что у нее отличные данные, великолепная реакция и вообще «будет толк». Но стоило посмотреть, как сама она чуть ли не по стенам бегает с кувырками и переподвывертами, пока Хесса нарезает скучные круги, и накрывало завистью пополам с азартом. И только сильнее разбирало любопытство: что Лин умеет еще, такого, что нельзя показывать? И кто она все-таки, бездна забери, такая?

Лин тосковала. Уже не получалось врать себе, что всему виной — скучная, бездельная жизнь и воспоминания о родном управлении. Работы не хватало, но тренировки с Хессой странным образом заполнили именно эту пустоту, а набор дротиков в «тайной комнате» Лалии — под Лалии же едкие комментарии — помогал держаться в форме. Но засыпала Лин, обнимая подушку, все еще хранившую запах владыки, и снилась ей совсем не работа.

Низкий, спокойный и успокаивающий голос. Темный взгляд, нечитаемый, но видящий насквозь. Широкая ладонь на шее и в волосах, на плече и снова на макушке. Прикосновения, слишком похожие на ласку, и собственный ответ на них — уже не шарахнуться в сторону, привычно и почти бессознательно оберегая личное пространство, а замереть и дышать, понимая, что хочешь непозволительно многого, но можешь разрешить себе только эту малость.

Владыка больше не приходил в сераль и Лин к себе не вызывал. За стенами сераля, в закрытой от анх части дворца, было шумно и людно — отголоски доносились и сюда, анхи с завистью прислушивались к отзвукам круглосуточного праздника, а Лин жалела тех, кто не имел права скрыться от этого веселья. Жалеть владыку — не смешно ли? Но, судя по тому, что тот не приходил даже к Адамасу, для владыки праздник был работой. А Ладуш, кажется, вовсе прекратил спать и держался на одних бодрящих отварах. Каждый вечер он приводил в сераль двух-трех, а иногда и больше, благородных кродахов из числа гостей — те, с разрешения владыки, могли выбрать себе анху на ночь. И ладно бы только вечером! Жаждущий любовных утех кродах мог заявиться в любое время суток, так что Лин теперь проскальзывала через общий зал с такими предосторожностями, будто выслеживала опасного преступника.

— Господин Ладуш, — поймала его Лин в первый же вечер. — А как же «до анхи повелителя никто не имеет права дотрагиваться»?

— Обычно — никто. Но сейчас, или когда приедут остальные владыки, — другой разговор. Древний закон гостеприимства, который нельзя нарушать. Если тебя захотят, можешь отказаться, но это дурной тон: на тебе нет метки, значит, нет и обязательств. Это бросит тень и на владыку, и на его гостеприимство. Поэтому будет лучше, чтобы тебя не захотели.