Книга Воля владыки. У твоих ног, страница 97 – Рия Радовская

Хесса не помнила, чтобы хоть когда-нибудь так самозабвенно и так много себе врала. О том, что до Сардара ей, по большому счету, нет дела. Просто она, в конце концов, анха, а не клиба бесчувственная. Анхе дали много роскошной близости с кродахом, анха текла при одном мимолетном воспоминании. Но это тело идет на поводу у желаний, а самой Хессе, настоящей, нормальной Хессе — плевать на всякие слюни с самой высокой скалы Баринтара. Она так искренне пыталась убедить себя в этом, уже почти поверила, а потом как-то среди ночи лежала и стискивала зубами простыню, стараясь не завыть на весь сераль, потому что, толком не проснувшись, нащупала под подушкой браслет. Сняла его еще в комнатах Сардара, убрала с глаз долой, чтобы не напоминал ни о чем. А теперь, разглаживая кожаные складки и сборки, цепляя кончиками пальцев металлические бляхи и острые углы, с пугающей ясностью осознавала — влипла, как курица в деготь, намертво.

Старик Барна, из клиб, который прошел пешком пол-Ишвасы и осел в трущобах Им-Рока, когда понял, что никуда уже больше не дойдет на одной ноге, наполовину ослепший, с тремя зубами и лишаем во всю лысину, рассказывал, что на севере Харитии есть непроходимые ядовитые болота. Туда не суются даже звероловы и следопыты, топь пожирает землю, расползается с каждым годом все дальше, и если какой-то идиот забредет туда, уже никогда не выберется. Так и всосет по самую макушку, разъест до костей мясо, а потом переварит и кости. Хесса никогда не видела ни Харитии, ни болот, но сейчас точно знала, как это бывает. Тебя засасывает все глубже, и ори не ори, трепыхайся не трепыхайся — никто не спасет. И врать себе нет никакого смысла, потому что не поможет. Проклятый Сардар уже внутри. Нахлебалась его запаха, как зловонной, едкой болотной жижи, по самое горло, и теперь вся, какая есть, со всеми потрохами — его, никуда не деться.

Браслет она с тех пор не снимала. Прятала под широкими манжетами невесомых рубашек, чтобы не попадался никому на глаза. При одной мысли, что будут пялиться, спрашивать, а то еще и лапы свои потянут — потрогать, накатывала ярость. В отличие от самого Сардара, который так и не появился в серале ни разу, браслет принадлежал только ей. Весь, до последней складки. И Хесса точно знала, что вцепится в горло любой твари, которая попробует это изменить. Не просто придушит, как пыталась придушить пакостную Нариму Лин, а разорвет к бестиям в клочья. И никакие уговоры ее не остановят.

Иногда Хесса удивлялась сама себе: она не помнила, чтобы когда-нибудь раньше бывала такой покладистой, так тщательно избегала скандалов, осознанно обходила стороной любые неприятности. Молчала, когда хотелось орать, просто сжимала кулаки, когда все внутри требовало дать кому-то в морду или вцепиться в патлы. Она не хотела неприятностей, изо всех сил старалась быть разумной, сдержанной, не Дикой, которую по широкой дуге обходит мелкая шушера, а Хессой — трущобной анхой в серале владыки. Она неосознанно тянулась пальцами к шее, вжимала их туда, где давно рассосался синяк от засоса. Становилось легче. И жить. И ждать.

Хесса наконец смогла выходить из общего зала. Гуляла в саду в самое пекло, когда остальные анхи туда и носа не совали, брала книжки из библиотеки и устраивалась или у фонтана рядом с зарослями жасмина, или под высокой шпалерой с розами. В трущобах пахло помойкой, течкой, кродахами, и впервые в жизни учуянный запах цветов завораживал и опьянял.