Книга Тайна Мэри, страница 54 – Грейс Ливингстон Хилл

Постепенно его нежные увещевания ее успокоили, и она встревоженно на него взглянула.

– А ведь ты до сих пор не знаешь, говорю ли я правду. Я ничем не подтвердила свой рассказ. Скоро мы пойдем к моим опекунам и с твоей помощью все им объясним; тогда ты узнаешь, что я не вру, но до тех пор как ты можешь мне доверять?

Вместо ответа он покрутил перед ее глазами рукой. На одном из пальцев сверкало кольцо с бриллиантом – ее кольцо. Просочившийся в окно солнечный луч освещал его во всем великолепии.

– Видишь, дорогая? – спросил он. – Твое кольцо. Все это время я носил его в знак того, что верю тебе.

– Ты смог поверить мне на слово. И видишь, что из этого вышло.

Он поцеловал ее.

– Вижу, – ответил он. – Из этого вышло нечто прекрасное.

На миг в комнате стало очень тихо: она стояла, прильнув к нему, а он любовался ее прелестными чертами.

– Смотри, – наконец произнес он, достал из кармана маленькую бархатную коробочку, коснулся пружины, и крышка открылась. – Я решил найти компаньона твоему бриллианту. Подумал, что ты позволишь мне носить твое кольцо, а сама станешь носить мое.

Он достал кольцо из коробочки, обитой белым бархатом, и показал гравировку на внутренней стороне ободка: «Мэри от Трайона». Затем надел кольцо ей на палец поверх венчального, которое она приняла от него в церкви. Он убрал руку с ее талии и обхватил нежное запястье; сверкнули два бриллианта. Прежде чем скрыться за высокими домами, в комнату заглянули последние лучи заходящего солнца и, отразившись от двух камней, рассыпались затейливым калейдоскопом лучей и разноцветных призм, освещая будущее Трайона и Мэри. Он наклонился и снова ее поцеловал, а их взгляды, полные любви и взаимного доверия, встретились и засияли ярче бриллиантов.

Глава 1. Девушка и великая скорбь

Девушка осторожно вышла из-за угла и заглянула в открытую дверь убогого домишки, залитого ярким послеполуденным светом.

На лице ее были написаны и отвага, и страх. Перед ней стояла задача, и она намеревалась выполнить ее. Прикрыв глаза от солнца ладошкой, она решительно ступила на порог и, одним быстрым взглядом убедившись в том, что здесь ничего не изменилось со времени ее ухода, вошла в свой дом. На какое-то мгновение остановилась, дрожа, посреди комнаты.

Перед ее внутренним взором возникла череда похоронных процессий, начинавшихся от этого порога, и она вгляделась в следы последней, недавней, той, которая не была освящена ни одной молитвой.

Девушка зажмурилась и даже прижала к сухим, горячим векам холодные пальцы, но от этого картина стала еще отчетливее.

Она видела свою крошечную сестренку, как та лежит посреди этой комнаты, такая маленькая, бледненькая бедняжечка, она видела красавца-отца – по такому случаю трезвого, – сидевшего в изголовье грубо сколоченного гробика, видела рядом с ним измученную, состарившуюся раньше срока, утратившую всякие надежды мать, которая даже не могла плакать. Но это было давно – в самом начале всей этой истории.

Были другие похороны – маленького братика, который утонул, играя в реке, к которой детей обычно не подпускали, старшего брата, который отправился на поиски богатства или, может, своего собственного пути, а потом, истерзанный лихорадкой, вернулся умирать на материнских руках. Но все эти похороны казались девушке, боязливо озиравшейся посреди опустевшей лачуги, давними, далекими. Память о них вытеснили похороны недавние: на этот год пришлись три смерти. Похороны отца, у которого даже в самые худшие его моменты находилось доброе слово для нее и для матери: его, покалеченного – он упал с лошади, столкнувшись в опасном, нехорошем месте с дикой отарой, – в беспамятстве принесли домой, и он так и не пришел в себя.