Книга Сердце вне игры, страница 102 – Нира Страусс

Вспоминаю горестную мину Лювии, затем ее улыбку и радостное прощание, наконец киваю. Медленно отвожу руку; тошнота, словно гадюка, огненными кольцами сжимает мой желудок. Какого хрена она это делает? Я же отдал ей куртку. И на весь день оставил ее в покое.

Мистер Соколов объясняет мне что-то о системе охлаждения гроба, которой оборудован его автомобиль, и о том, почему ему в конце концов пришлось прибегнуть к огромной холодильной камере, призванной отсрочить начало эмфизематозной стадии.

– Да, – говорю я. – Эмфизематозная стадия – это проблема.

Однако в мозгу у меня без конца крутится одна и та же пластинка: «Не пляши под ее дудку, не пляши под ее дудку, не пляши под ее дудку…»

– Ради бога, не делайте такое лицо. Тело должным образом упаковано в термопакет. Я – профессионал с именем.

Вновь киваю.

– Ага.

«Ты лучше, чем она, ты лучше, чем она, ты…»

Мистер Соколов открывает дверь, выпуская клубы морозного воздуха и тумана, и решительно направляется к огромному алюминиевому свертку, спрашивая у меня, что я предпочитаю – голову или ноги.

Наверное, я никогда уже не стану прежним.

И выбираю, естественно, ноги.

Дверь в «Литтл-Хазард» открывается так резко, будто к нам ворвался тайфун. Я об этом узнаю не потому, что вижу своими глазами. А потому, что маленькая полочка, прикрученная к стене в углу душа, подрагивает, а бутылочки с шампунями – шатаются. Падает бальзам для волос, и мне приходится отскочить назад, иначе флакон ударил бы меня по пальцам ног.

– Лювия!! – рычит Эшер, и голос его эхом разносится по всему кемперу.

Кто угодно, окажись он на моем месте, подумал бы, что произошло нечто ужасное и нужно куда-то срочно бежать и кого-то спасать.

Но я-то знаю, что это не что иное, как проявление предельного раздражения, до которого он доходит исключительно в тех случаях, когда все защитные механизмы и брандмауэры невозмутимого и бесконечно терпеливого Стоуна низвергнуты.

Занятая ворчанием из-за того, что ударилась поясницей о кран, увернувшись от флакона с бальзамом, я не удостаиваю его ответом. Но до него быстро доходит, что я могу быть только в душе и больше нигде.

Его кулаки обрушиваются на дверь.

– Лювия! – снова вопит он.

– Если ты знаешь, что это я и что я здесь внутри, то зачем продолжаешь выкрикивать мое имя? – Издаю громкий оскорбленный вздох. – Ты же, надеюсь, не из тех извращенцев, которые дрочат под звук воды, когда девушка в душе?

Пауза.

– Открывай.

– Ушам своим не верю.

– Даю тебе ровно десять секунд на то, чтобы ты открыла эту чертову дверь сама. Потом это сделаю я.

По мне пробегает легкая волна беспокойства (или волнения?). Осторожно, стараясь не шуметь, отодвигаю шторку душа и осматриваю дверь в ванную комнату. «Литтл-Хазард» – кемпер класса люкс. Дверь запирается сама, ручка из нержавейки. Повернута правильно, в нужную сторону, в соответствующем окошечке виден красный сегмент – «занято», так что прихожу к заключению: чтобы ее открыть, ему придется стать Суперменом инкогнито. Поэтому я просто дам ему выговориться: пусть себе дерет глотку, пусть обзывается и оскорбляет меня, сколько ему угодно, в коридорчике, пока не придут наши бабушки. Сколько может продлиться одна партия в «Скрэббл»? Не очень долго, я полагаю.

Я облегченно вздыхаю, когда он начинает обратный отсчет – громко, чтобы я слышала. Тем временем я облачаюсь в свой любимый махровый халатик, закручиваю волосы в узел на макушке и лезу в косметичку за увлажняющим кремом. Все это время с губ моих не сходит улыбочка. Я отлично знаю, что мне не следовало бы чувствовать себя сейчас так; мне вовсе не нужен психолог, чтобы понять: это ненормально – ощущать смесь предвкушения и адреналина, скручивающуюся в животе, вместо естественных чувств грусти и подавленности после разрыва.