Книга Империя предрассудков, страница 124 – Панна Мэра

Женщина тяжело вздохнула:

– Вскоре и до Ивана дошли слухи о готовящемся заговоре против их командира. Он долен был немедленно доложить об этом, но не стал, позволяя всему свершиться. Но в последний момент у них всё пошло не так, и командир уцелел. Почти всех окрестили преступниками и отправили за решетку, в том числе и моего сына. Потом его обвинили в подстрекательстве к мятежу, неуставных взаимоотношениях, и наверх полагалось наказание за непристойные разговоры против Императорского Величества.

Его лишили дворянства и разжаловали в солдаты. Ожидание приговора было невыносимым, и узнать, что его сослали на каторгу, для нас было бы самой лучшей новостью. Но военный судья, если его можно так назвать, распорядился иначе. Было решено наказать его прогнанием сквозь строй. Три раза по тысяче ударов. Боже, я молилась, чтобы мой сын не дожил до второй тысячи, – ее голос дрожал, но она держалась, – но ему не давали умереть. Врач, который шел рядом, подсовывал ему нашатырный спирт, и я даже не представляю, как он мог смотреть на то, что происходило перед его глазами. Иван умер лишь спустя полчаса после того как все закончилось. Но и это был не конец.

Я смотрела на Жуковскую глазами полными слез, страха и ужаса. Я не хотела, чтобы она продолжала, потому что чувствовала, словно меня сейчас изо всех сил бьют этой же палкой.

– Его брат был вместе с ним. И когда ему всучили шпицрутен, он отказался бить. Один из офицеров пригрозил хлыстом и ему.

Женщина резко прервала рассказ, механически хлебнула остывший кофе, а затем посмотрела на меня таким взглядом, что я оцепенела от прожигающего душу леденящего чувства тоски. А потом она улыбнулась, и от этой гримасы мне стало ещё страшнее.

– Георгий не смог сдержаться – сломал офицеру нос, – она покрутила в руках серебряную ложечку и равнодушно бросила ее на стол. – Его отправили на вечную каторгу, перед этим постаравшись и вырезав ему ноздри.

– Но как? За что? – прошептала я, подавляя слезы. – Как вы смогли пережить это?

– Анна, думаете это возможно пережить? – ответила она, отвернувшись. – Но самое ужасное было после. Мы понимали, что для всего высшего света мы отныне и навечно будем предателями. Но каково же было наше удивление, когда вместо клейма позора нам предложили выбор: либо мы публично отрекаемся от своих сыновей – заговорщиков и убийц, либо навечно будем изгоями. Думаю, вы понимаете, что мы выбрали. Институт мы покинули сразу, а по возвращении сюда мы узнали, что за сломанный офицеру нос с нас хотят взыскать десять тысяч.

Мрачная тишина поглотила нас обеих.

– Знаете, я думаю, Александр Николаевич приехал к нам вовсе не на чайную церемонию. Думаю, он хотел предупредить нас о возможном пристальном внимании со стороны некоторых высокопоставленных лиц. Это весьма благородно с его стороны, но бесполезно.

– Но он хотя бы пытается помочь. И потом, при всем уважении, ведь не Император выносил приговор, а военный судья, – вступилась я инстинктивно, хотя понимала, что не имею права спорить с женщиной, которая только что лишилась одного сына, и вероятность встретиться со вторым тоже была мизерной.

– Ну конечно, – холодно произнесла Жуковская, – все до единого приговоры такого рода виновным подписывает Император. Сам утверждает и сам смягчает. И он прекрасно знал, чей это сын.