Книга Руны земли, страница 9 – Георг Киппер

При равной доблести перевешивают кровь и поколения предков. Через пять лет после похода северян на Миклагард Рорик из рода Скьёльдунгов принял присягу глав родов и дружин, укрепил Алдейгью, построив крепость Алдейгьюборг, защищающую торговый вик, а в верховьях Олхавы-реки срубил крепость на острове Хольмгард^[36].

Казалось, наступили мир и процветание, но уже через два года избранный конунг был изгнан решениями местных тингов^[37], так как оказался с детства крещенным в веру Распятого бога. То, что было неважно на войне, оказалось трудностью для мира. Людей, которые вместе совершали жертвоприношения, называли кипятящими товарищами, или кокингами. Кокинги и изгнали Рорика.

Ведь при совершении жертвоприношений люди должны совместно съесть сваренную древним способом конину, когда мясо варится в кожаных котлах с помощью раскаленных камней. Рорик, воспитанный при дворе франкских правителей, отказался есть дикое варево. Отказ от совместного поедания конины не сулил удачи ни земле, ни ополчению. Рорика, как говорится, посадили на сани, пришлось ему плыть в свою беспокойную Фризию, в торговый город Дорестад. Старые боги восторжествовали.

С тех пор конунг Хергейр стал править в Алдейгье и подвластных ей землях. Отсюда шли пути на север, в Бьярмаланд, на восток к хазарам, и отсюда же шли пути на юг, к волокам на реку Данп^[38]и далее в Миклагард, Великий город ромеев. И самое главное – Алдейгья связывала бескрайний мир рек, лесов и чудны́х народов с западными морями и странами: Свеаландом, Данеландом, Саксаландом, Фрисландом, Валландом и Энгландом. Так Алдейгья стала воротами на лесной восток для одних и на морской запад для других.

Именно туда, в Алдейгью, направлялись корабли гребцов, шедших этой осенью по Лауге-реке. На одном из них над игральной доской склонила голову девушка в мужской одежде. Ее темные волосы упали на плечи, темные глаза смотрели внутрь себя, в руке граненая кость. В сердце – тишина. Дочь Хергейра вернулась в свою страну. Большая игра продолжается.

* * *

Видимо, из-за появления на Лауге-реке дочери конунга этой ночью не спалось Гордой Илме. Предчувствия наполняли ее сердце, она вышла на двор, сырой туман покрывал поля вокруг, лишь верхушки черного леса темнели над ним.

Гордая Илма стояла под глухой мглой предутреннего неба, и холодная морось сыпалась на ее сильное лицо. Сердце томилось у Гордой Илмы, и мысли блуждали далеко и неясно. Там за лесами, за озерами, злопастна и когтиста, мягка и стремительна, кралась к ее дому беда.

Все меняется. Здесь, на север от Лауга-йоги, на восток от Восточного моря, посреди глухих лесов, где болота смотрят в небо тишиной своих равнин, было пока спокойно. Несчастья далеких соседей казались выдуманной бедой, которую не все были готовы простить беженцам. Поэтому косо смотрели соседи на то, что Гордая Илма дала зимовку в их землях безвестному охотнику Хуурту с одного из верхних притоков Исо-реки. Но Гордая Илма считала, что ее род, как и все вадья, в долгу перед лаппи-народом, поэтому пусть живет семья беженцев рядом с ними, все они здесь теперь вадья, на каком бы языке ни говорили их прадеды.

Внутренним взором видела она, как темное покрывало войны, словно осенняя непогода, шаг за шагом подкрадывается к ее родным лесам. Все эти далекие народы, рассказы о которых своего соседа Хельги, сына переселенца из-за моря, с таким любопытством слушала она когда-то, превращаются ныне в осязаемых чудовищ, подползающих сторуко и стозевно к ее дому. Жалея беженцев, она жалела собственных детей, которым, верно, тоже придется бежать от надвигающейся с юга напасти на север, вслед за лесными лопарями.