Книга Невестам положено плакать, страница 64 – Александра Довгулёва

— Нет, — сказала Гленна, и тут же добавила, надеясь загладить свою вину, — а тебе будут по нраву стихи на моём родно языке?

Борс кивнул. Гленна начала песнь о смерти Кухулина, древнего воина, подобного богам. Слова, заученные ещё в детстве, полились с её уст, зазвучав родны наречием. Она говорила не задумываясь, не прикладывая сил, чтобы вспомнить. Гэльский пел в такт вновь шедшему дождю и треску костра.

* * *

Дождь шёл несколько дней не переставая. Гленна почти поверила, что она в безопасности, хотя в ночные часы образы из недавнего прошлого будили её среди ночи. Тогда Борс, отринув и вежливость, и деликатность, обнимал её, дрожащую. Первые долгие мгновения Гленна не понимала, что привидевшееся ей во сне — всего лишь тени прошлого. Да, страшного, но уже бесплотного, как и положено полуночным видением.

Когда наступало утро, Гленна чувствовала себя лучше. Она рассматривала полы голубого бархатного плаща, доставшегося ей в наследство от погибшей госпожи. Дорогая ткань теперь выглядела изношенной. Кое-где начала отрываться серебристая тесьма. Девушка попыталась отстирать замусоленные пятна дождевой водой, собравшейся в каменной чаше. Выходило из рук вон плохо. Ещё более жалкой оказалась попытка пришить порванную тесьму на место. Увидев её потуги, Борс в очередной раз рассмеялся. Обидно не было: Гленна и сама знала, что стежки скорее уродовали прекрасное одеяние, чем чинили. Борс принялся зашивать плащ сам. Получилось ни в пример лучше.

Зато сварить похлёбку у Гленны получилось более-менее сносно.

Дождь кончился, когда Гленна перестала пытаться считать дни, что были ему отпущены. Отцвёл боярышник, лес теперь пах разнотравьем и влагой. Жужжание шмелей стало привычным.

Борс показал Гленне, как плести из длинных стеблей травы ровные плоские ленты, которые позже можно было бы сшить в полотно.

— Такие хорошо ещё плести из соломы, — говорил Борс, — можно потом уложить по кругу, чтобы получилась корзина или шляпа, на подобие тех, что носят земледельцы в поле. Ещё можно сшить их рядами, тогда получается покров, хоть и жёсткий. На пол стелить можно, или на лавку.

Это далось Гленне не в пример лучше, чем шитьё. Она быстро освоилась, лента в её руках становилась всё прочнее и длиннее. Девушка понимала, что в этом месте толку с неё было мало. Просто Борс, в очередной раз проявив удивительную мудрость, заметил, что безделие для Гленны губительно. Вот и придумал для неё посильную работу. Правда Гленне всё равно нравилось осознавать, что она вновь смогла научиться чему-то новому, совершенно неподходящему для жизни придворной дамы. Умение, пусть и такое малозначимое, приобретало неожиданную весомость. Оно помогало ей ощутить почву под ослабшими ногами, на которых начали заживать кровавые мазали. Девушка начинала верить, что смогла бы жить среди простых людей, затеряться, обрести новую судьбу.

В то же время мысли о покинутом доме не оставляли её что бы она ни делала. В один из дней, Борс принёс откуда-то из рощи несколько сморщенных корешков в комьях влажной земли.

— Ты знаешь, что это? — спросил он.

Гленна пригляделась. Ей показалось, что ответ очень прост, ей нужно только постараться его вспомнить.

— Мыльный корень, — сказал Борс, не дожидаясь её догадок.

— Не может быть! — в сердцах воскликнула Гленна и выхватила из рук охотника нежданный подарок, точно он не собирался ей его отдавать.