Книга Зельда Марш, страница 128 – Чарльз Гилман Норрис

В девять часов Миранда тихонько отворяла дверь и приносила кофе. Обе они с миссис Харни окружали Зельду нежнейшими заботами.

Однажды вечером приехал к обеду гость.

– Один друг нашей семьи, – объяснила хозяйка.

Но когда Зельда, принарядившись, вошла в гостиную и ей представили седовласого господина с чопорными манерами, у нее замерло сердце: гость оказался судьей Чизбро.

Во время обеда она старалась сохранять непринужденность, но как только он окончился, сослалась на головную боль, спустилась в свою комнату и заперлась.

– Что же это? – спросила она у стен.

Хитрая миссис Харни! Предусмотрительная мамаша! Нет, это нехорошо с ее стороны. Она думает только о сыне, об удовлетворении его желания, и судье Чизбро предстоит устранить формальные препятствия.

Развод… Освобождение от Джорджа… Она больше не будет «миссис Петерсен». Полгода свободы, а там новый брак… «миссис Томас Мэтью Харни» – и вечный страх, что призрак прошлого снова ворвется в ее жизнь, страх, который все будет отравлять!

Нет, довольно лжи, довольно зависимости и тревог! Но где же выход?

К десяти часам выплыла луна, выткала серебряные узоры на плитах двора. У реки звонко кричали лягушки, где-то в лесу гукал филин. Зельда слышала, как мужчины вышли из дома и, скрипя сапогами по гравию, пошли по дорожке. Послышался мягкий голос миссис Харни, желавший им доброй ночи, стук захлопнутой двери и потом тишина. Только по-прежнему кричали лягушки.

Долгие бессонные часы… Полоса серебряного света на полу комнаты становилась понемногу уже, уже, вот она превратилась в совсем узенькую полоску и исчезла наконец при первом бледно-розовом мерцании утренней зари.

2

Бессонная ночь послужила ей предлогом не выходить из комнаты до самого полудня, когда Миранда сообщила, что судья Чизбро уехал обратно в Нью-Йорк, так и не дождавшись ее появления.

День прошел, наступил вечер, еще лучше вчерашнего. Обедали поздно, при свечах, на террасе, где было прохладнее и где тяжело и сладко благоухали каприфоли. Ночные бабочки бились об абажур. Стол сверкал серебром и хрусталем, нежные краски фарфора соперничали с нежнейшими тонами роз в вазах. Когда допивали кофе, на небе стоял уже круглый диск луны, мерцавший сквозь черную листву дубов.

Том был в прекрасном настроении: он получил телеграмму от Генри Мизерва, что поправки в третьем акте его вполне удовлетворили, «Горемыка» принята и присутствие автора необходимо, так как репетиции начнутся через неделю.

– Это значит, – весело и громко сказал Том, прочитав телеграмму, – что я отправляюсь в Нью-Йорк завтра, и «Харни-Кул» не скоро увидит меня снова.

– Мне, очевидно, тоже надо будет ехать, – заметила Зельда. – С трудом верится, что лето уже кончилось.

– Ну нет, далеко еще не кончилось, – возразил Джон. – Еще месяц-другой простоит чудная погода.

– Так ты оставайся здесь и наслаждайся ею, дядюшка.

– Нет, нет, скоро придется подумать о переезде. Пятого октября – премьера. Но как грустно покидать эти места, не правда ли? – сказала миссис Харни.

– Да, – подхватила Зельда, – это было самое лучшее лето в моей жизни.

– И в моей, – как эхо откликнулся Том, глядя ей в глаза.

– И в моей, – тем же тоном повторил Джон, и все засмеялись. Однако в этом смехе пряталась какая-то печаль.

Когда встали из-за стола, Том сошел по ступенькам в сад.