Книга Счастье в огне, страница 83 – Мария Захарова

Они не торопясь шли вниз по улице. Ярко-желтая, какая-то тяжелая луна внимательно наблюдала за ними, достаточно, впрочем, ярко освещая дорогу. Оба понимали, что им нужно поговорить и придётся это сделать. Между ними стояло множество вопросов, которые нужно было задать и получить на них ответы, которое, возможно, причинят боль. Но сейчас они молчали, не решаясь начать этот сложный разговор, подбирая какие-то слова, словно их можно было подобрать или сказать как-то по-другому.

В полном молчании вышли на берег. Внизу заблестела Волга, и Варя, отвлекшись от своих мыслей, вдруг узнала это место. Именно сюда, к этому косогору, несла она когда-то малыша, найденного возле убитой матери, спасая которого погиб Кузьмичёв. Они остановились как раз у того самого места, откуда начали свой спуск раненые в ту дождливую ночь. Вниз по-прежнему вела еле заметная тропа, с которой Варю смело тогда взрывной волной. Именно здесь она последний раз увидела людей, не раз спасавших ей перед этим жизнь. Именно отсюда возвращалась она в отряд Большакова, с которым никогда больше надеялась не расставаться. Но жизнь и война решили всё по-своему. И вот теперь ее собственный ребенок спит за занавеской в бараке, построенном для возвращавшихся в свой разрушенный город людей, её, и Егора. Жив ли он? Вернётся ли? А Костик вернулся – эта мысль выдернула ее из воспоминаний и заставила повернуться к своему спутнику.

– Расскажи о себе. Где ты был? Как все было?

Но Костя молчал, глядя вниз на чернеющую воду, по которой разбегалась лунная дорожка, как будто зовя за собой в темную непроглядную бесконечность. Варе даже стало не по себе. Наконец он медленно, будто нехотя заговорил:

– А знаешь, отец был прав. Помнишь, тогда, в сорок втором, в тот вечер, когда он вернулся. Он сказал, что война – это боль, страх, и грязь. И он оказался прав… За эти три года я видел столько боли и столько грязи, что хватило бы на пять жизней.

Варя пораженно молчала – такие мысли никогда не приходили ей в голову, хотя слова дяди Коли тоже вспоминала. Ей часто было больно и страшно, она видела смерть в осажденном Сталинграде и каторжный труд в тылу, переживала боль от утраты близких людей и болела душой вместе с теми людьми, которые тоже испытывали эту боль. Но так, как Костя, она не думала никогда. Война представлялась ей огромной общей бедой, бесконечно тяжёлой и мучительной. Но именно от того, что она была общей, ее смогли пережить, разделив на всех – мужчин и женщин, старых и молодых. А Костя продолжал:

– Да, эта грязь была повсюду: в окопах, в болотах, в одежде, в головах в душах. И от этого было ещё больнее. Больно быть раненным, больно терять родных, друзей, с которыми только что ел из одного котелка, но от того, что кто-то безжалостной рукой посылает тебя в эту мясорубку ради очередной звезды на собственных погонах, ради собственных амбиций, становится стократ больнее. И от всего этого люди теряют человеческий облик. Да, очень часто теряют. Вот ты! – он резко повернулся к Варе, буквально выплюнув последнюю фразу, так что девушка даже отшатнулась.

– Я?!

– Да, ты! Твой ребенок! Он от Большакова? – Варя только кивнула, окончательно растерявшись. – Разве это было бы возможно, если бы не война!

– Возможно что? – по спине Вари пополз озноб то ли от ночной сырости, то ли от тех слов, которые сейчас бросал ей в лицо Костя.