Книга Красна Марья, страница 17 – Наталья Ратобор

В таком же скорбном тумане прошло заочное отпевание. Алексей и Лина поддерживали друг друга. Возвращались они молча, но слов и не требовалось: смерть Сашка была их общим горем и душевно сблизила их. Через день Алексей опять был у отца Серафима: он подсознательно искал утешения и бежал уныния. И еще один вопрос мучил его, точнее, чувство протеста, которое исподволь зрело в душе. Поначалу он не решался об этом заговорить, но пастырь простым и участливым обхождением расположил Алексея к беседе, и тот наконец открылся:

— Отец Серафим, вы знали? Про Александра — наперед знали? Ведь вы могли спасти — отмолить его, я уверен! — В голосе Алексея послышались требовательность и отчаяние: — Ответьте, отец Серафим, почему?..

Священник с печальной лаской смотрел на него:

— Я понимаю глубину твоего горя, но то, что ты говоришь, это несколько… дерзко, Алеша. Пути Господни неисповедимы: у каждого свой путь. Что же касается меня, то ты, конечно, сильно переоцениваешь меня, грешного, — приписываешь то, чего нет. И это совершенно напрасно, ведь я такой же грешник, как и все. Да, да, — печально возразил он, заметив, как Алексей недоверчиво усмехнулся, — и более того: я гораздо хуже остальных. Ведь мне, как иерею, многое дано и многое открыто, а я… Все никак не исправлю сердца своего, никак не отрекусь от гордыни и не гряду с крестом вослед Господу, отметя все пришлое и наносное…

— Отец Серафим! А как же душа-то нашего Сашка? Вот что беспокоит! Я-то служу в Красной армии — сами знаете почему, мне пути назад нет, такова уж, видно, судьбина моя, а Сашок… Погиб, сражаясь за богоборческую власть, — это как?

— Ин суд человеческий, а ин суд Божий, — возразил отец Серафим, — и хотя мы не можем знать окончательного Божьего произволения — и не узнаем до Страшного Суда, а только ты учти, Алеша, что в очах Божиих это многое значит, когда кто душу за други своя положит… Не скорби чрезмерно, а уповай на милосердие Божие, доверься его Провидению. Творцу нашему в перспективе вечности все видно, Алеша: Он несомненно знает, как лучше для каждого из нас. А насчет того, что тебе пути назад нет… Выход всегда есть, главное — в себе самом разобраться. А если пока не находишь сил свернуть с гибельного пути и принять исповедничество, то, по крайней мере, удержись от кровопролития и помни, что главное — не поддаться на искус мести, не пустить ненависть в душу, которая, как ржа, твою же душу изнутри и выест потом. Кругом ненависть, низость, злоба и месть, а ты не имеешь права ожесточиться — вот это и есть самое трудное для христианина и требует многого мужества. Трудно, но возможно — это мы видим на примере крестных страданий Господа Иисуса Христа и сонмов мучеников, пошедших Ему вослед. Да, это — самое сложное, но и самое важное — при любых обстоятельствах и во все времена: устоять и ОСТАТЬСЯ ЧЕЛОВЕКОМ! Божьим человеком, Алеша…

В Энске, занимаемом первым морским полком и регулярными частями Красной армии, свирепствовала Чека. Ежедневно арестовывали десятки людей. Тюрьма была переполнена, хотя чекисты усердно трудились над ее опорожнением: искоренялись любые представители небосяцкого и неуголовного мира — даже не инакомыслящие, а только «возможно, несогласные», теоретически сколько-нибудь способные возглавить или поддержать сопротивление большевикам. Одновременно это было и невиданной по размаху акцией устрашения. Чекистов — борцов за большевистское понимание свободы и непосредственных проводников в жизнь красного террора — опасалась и сама комиссар.