Онлайн книга «Красна Марья»
|
Капитолина запаслась лучезарными улыбками и навестила Марию Сергеевну, но с трудом узнала ее: та выглядела изможденной, постаревшей, с желтоватыми скулами. Мария Сергеевна вела себя нарочито спокойно, хотя прекрасно осознавала серьезность положения. К удивлению Капитолины, она необычно внимательно вгляделась в нее — и вдруг захотела поговорить с нею наедине, попросив Алексея удалиться. Мария Сергеевна опять испытующе всмотрелась в доверчиво склонившуюся девушку и вдруг стала толковать о том, что с нетерпением ждала приезда Лины, что перешла свой Рубикон и что дни ее сочтены. Капитолина вскинулась было возражать, но Мария Сергеевна остановила ее непреклонным жестом. Роженица посетовала, что сердце ее неспокойно из-за детей, которых оставляет без своего присмотра, и что Софья Павловна стара и немощна и не сможет поднять их, а Алексей только кажется несгибаемо мощным, в то время как душевно он очень уязвим. И потому она просит Капитолину не оставлять их своей заботой. Она обращается именно к ней, зная ее благородную душу и веря в нее, сознает, сколь непомерен груз, возлагаемый на ее плечи, но перед лицом смерти может обратиться только к ней. Теперь только согласие Капитолины позволит ей умиротворенно принять кончину, поэтому она просит дорогую славную девочку дать детям хотя бы небольшую частицу ее ясной любви и утешить таким обещанием мятущееся и страдающее материнское сердце — и с миром отпустить в вечность. Капитолину потрясла эта исповедь. Сердце растаяло от глубокой мольбы когда-то сильной женщины. Но разве под силу хрупкой Лине то, что по силам только несгибаемой воле Марии Сергеевны: сводить несводимое, мирить непримиримых, быть всем опорой и негласной защитницей? Разве могла она давать столь серьезные обещания? Ведь кто может поручиться, что жизненные пути Ярузинских и ее собственные всегда будут совпадать? Но, с другой стороны, разве можно проявлять холодное равнодушие в последние земные дни обожаемой Марии Сергеевны? Лина растерялась и пробормотала, что в любом случае не покинула бы семью, — ведь они ей не чужие… Мария Сергеевна истолковала ответ по-своему. Расслабившись, она с облегчением откинулась на подушку. Тихая улыбка осветила лицо. — Я знала, Линушка… Я верила в тебя — спасибо, дорогой мой человечек. Береги моих птенчиков… Алексея поддержи… на маму мою не обижайся… — Она чуть поманила девушку к себе и нежно обняла. — Самое дорогое, что у меня есть, оставляю, в твои бережные руки передаю… Верю и в то, что любовь к нашему Отечеству в детей сумеешь вдохнуть… Надеюсь на тебя — и ухожу спокойно… * * * Перед смертью Мария Сергеевна примирилась со своей совестью и с Богом — и почила мирною христианскою кончиной. В последние дни священник ежедневно приобщал ее Святых Христовых Тайн, и она до последней минуты была в светлой памяти. Это была женщина огромной силы духа и, уходя, все еще находила в себе крепость приободрять и укреплять домашних. Нашла она несколько утешительных слов и для подошедших проститься Натальи с Михаилом. Только единожды, уже без посторонних глаз, подавшись к мужу, она ослабела духом и скорбно просила «побыть рядом». Но уже в следующее мгновение взор ее твердел неукротимой волей и, уносясь далече, она шептала воспаленными губами: «Последнюю мысль тебе отдаю… прости за все… Счастья тебе желала, моя Россия, и, может, ошибалась…» |