Книга Замок проклятых, страница 108 – Ромина Гарбер

Да, он серьезно проштудировал записные книжки.

– А кто пополняет запасы записных книжек, ведь их же там не бесконечное количество? – осмеливаюсь спросить я.

Дядя криво улыбается мне.

– Вот это правильный вопрос.

– Что значит правильный? – уточняю я, пока мы идем через комнаты.

– Вопрос, на который нет ответа.

Я закатываю глаза.

– Не сомневаюсь, что ты пробовал вынести хоть одну записную книжку с чердака.

– Пробовал, но это невозможно. Я пытался их сфотографировать или срисовать то, что в них написано, но снимки получались белыми, пустыми, а ручки и карандаши неожиданно переставали писать. Тогда я решил перечитать их все, некоторые перечитывал снова и снова, пока не запомнил столько, сколько смог.

– Почему ты убил Фелипе? – спрашиваю я, когда мы доходим до развилки в коридоре.

Тео останавливается.

– Я не убийца!

Он говорит это слишком резко и сердито, будто пытается отрицать очевидное, и это лишь подчеркивает его вину.

– Разве? – спрашиваю я и первой захожу в зеркальную комнату.

Мне приходится подождать несколько секунд, чтобы он догнал меня.

– Сквозь это зеркало можно увидеть воспоминания Антонеллы, – объясняет Тео и поворачивается к одному из зеркал. – Если она жива и находится в другом замке, ты сразу это поймешь.

Беа заходит в комнату и умоляюще смотрит на меня.

– Ты уверена, что хочешь это сделать?

Я киваю, меня подташнивает от волнения и предвкушения колдовства.

– Что нужно сделать?

– Смотри в зеркало и иди туда, куда тебя ведет отражение, – говорит Тео. – Зеркало – безопасное хранилище воспоминаний. И только ты можешь увидеть их, потому что у вас с сестрой одинаковая ДНК и замок вас не различает.

Он протягивает руки к Беатрис, и она нехотя переплетает свои пальцы с его. Затем они начинают тихонько напевать, как будто молятся:

– No hay luz en Oscuro, no hay luz en Oscuro, no hay luz en Oscuro…

Я вглядываюсь в отражение и гадаю, сработает ли заклинание. Каково это – видеть собственное лицо и понимать, что это не твое лицо, слышать свой голос и знать, что это говоришь не ты? Она будет говорить как я? Двигаться как я?

Я моргаю и неожиданно осознаю, что отражение машет мне. Я прикасаюсь к зеркалу, его поверхность больше не твердая. Пальцы скользят сквозь стекло, я прижимаюсь носом, чтобы понять, смогу ли я дышать там внутри… И зеркало затягивает меня. Я в кромешной тьме, нет рядом ни дяди, ни тети. Я будто парю в безвоздушном пространстве.

– Ау-у?

Мой крик не звучит в этом пространстве – либо я потеряла голос, либо слух, либо и то и другое. Я смотрю на свои руки, они как будто бестелесны. Я призрак.

Я нервно вздыхаю, потому что перед моими глазами вдруг начинают меняться картинки. Я вижу себя на разных этапах детства и отрочества, сотни воспоминаний теснятся передо мной, и все одновременно. Но эти моменты мне незнакомы. Тео прав: Антонелла жива, и она в другом замке.

Я вижу миллион изображений сестры, которые накладываются друг на друга, такой коллаж в виде временной шкалы.

Мне вспоминается «Алеф» – рассказ аргентинского писателя Хорхе Луиса Борхеса, папа его очень любил. Алеф – это точка в пространстве, которая вмещает в себя все сущее, окно во Вселенную, неотфильтрованное, неискаженное. Мне кажется, я смотрю в это окно прямо сейчас.

В некоторых изображениях Антонелла – малышка, в некоторых – подросток. Я стараюсь сосредоточиться на каком-то одном из них, и в мозгу возникает воспоминание.