Книга Пустая комната №10, страница 20 – Серафина Нова Гласс

Выжидаю пару часов, пока сгустятся сумерки. Все уже в своих квартирах, бассейн сверкает, и его спокойная поверхность с голубой подсветкой выглядит почти красиво. Из открытых окон квартир идут запахи карри, лука и масла для гамбургеров. Неудивительно, что бассейновские девушки постоянно торчат на улице. Похоже, у соседей тоже нет кондиционеров, их жизнь и разговоры на виду у всех проходящих мимо. Звучит саундтрек из стрекота сверчков, шкворчания мяса на сковородке, звона вилок о тарелки, детского плача и семейной ссоры.

Еще до заката я принимаю решение. Надо поговорить с Каллумом. Для начала. Дрожащими руками вынимаю из холодильника еще две бутылки «Миллера», иду по бетонной дорожке к сто четырнадцатой квартире и стучусь.

Когда он видит на пороге меня, на его лице отражается смесь удивления и смущения.

– Э-э-э… Анна, верно? – спрашивает он, пытаясь сменить выражение на более приветливое.

Я удивлена, что он помнит мое имя.

– Да. Прости, что вот так заявилась. Я помешала?

– Я… Нет, – отвечает он, но у меня возникает смутное чувство, что мое присутствие нежелательно. Я пришла без приглашения, когда он собирался отдохнуть. – Чем могу помочь?

– Я просто… Хотела немного расспросить про Генри, если у тебя есть время. Может быть, даже не сейчас, если ты занят, но я… Я знаю, что вы были знакомы, ты работал вместе с ним, и я просто… хочу задать несколько вопросов.

– Ну не знаю, чем я могу помочь, честное слово. Мы не были особо близки. Но конечно. Можешь войти, если хочешь.

Я киваю и вручаю ему два пива.

– А, да, спасибо, – говорит он, вероятно решив, что я идиотка.

«Миллер», боже ты мой! Зачем я вообще принесла спиртное в дом этого странного человека? Что он подумает?

На плите стоит сковородка с наполовину съеденной порцией готовых макарон, и здесь пахнет… детством. Аромат говяжьего фарша и лука смешивается с влажным летним воздухом, проникающим через окно. По телевизору идет бейсбол, и комнату заливает голубой мерцающий свет. Каллум убавляет громкость и извиняется за беспорядок.

Вообще-то, здесь не так уж и грязно. Я все еще вижу женскую руку – мелкие детали, которые, должно быть, добавила его жена. Броские подушки на диване, акцентная стена, тонкие занавески. Все остальное завалено мужским барахлом – консоль Xbox, прислоненный к стене горный велосипед, кресло-мешок, пустые банки из-под пепси и пива, загромождающие журнальный столик.

Я сажусь на краешек кресла – несомненно, купленного женой, – а Каллум подбирает несколько банок и выбрасывает их, как будто они досадная помеха, оставленная кем-то другим, после чего опускается напротив на диван и протягивает мне открытую банку «Миллера». На нем шорты-карго и футболка в обтяжку. Рукава плотно облегают его бицепсы, и в крошечной квартире Каллум кажется огромным. Печально и неуместно – этакий гигант в клетке. У него короткая стрижка и грустные темные глаза, а еще он избегает смотреть в мои, когда говорит. Не знаю, что еще о нем сказать, кроме того, что он явно сломлен, поэтому, может быть, на самом деле вписывается сюда лучше, чем мне казалось.

– Прими мои соболезнования, – говорит он, ковыряя этикетку бутылки. А потом смотрит прямо на меня. – Генри был потрясающим человеком. Дети его обожали.

– Спасибо, – отвечаю я, с трудом сдерживая слезы при звуках его имени. – Наверное… я просто хотела спросить о том, почему его уволили. Это кажется… Даже не знаю… Он сказал, что все из-за сокращения бюджета, но что-то в нем изменилось, и я всегда гадала, был ли он… Был ли он честен со мной в этом вопросе. Может, случилось… что-то еще? Что-нибудь… слишком серьезное?