Книга Пустая комната №10, страница 24 – Серафина Нова Гласс

– За мной должок, – говорит Кристал и кричит вслед детям: – Закрой дверь, Тиффани, чтоб тебя!

Я делаю это вместо ребенка и сажусь на клетчатую кушетку, вытирая руки грязной кухонной тряпкой.

Кристал толкает по кофейному столику пакет с гамбургерами из кафе «Уайт Касл».

– Гамбургер хочешь? Тут с курицей.

– Нет, спасибо, – отвечаю я, пока она закуривает сигарету и смеется над зрительницей шоу, которая стоит у микрофона, уперев руки в боки, и говорит что-то о «яжематери» и «сучке-нищебродке».

– А что это за мальчишка? – спрашиваю я.

– А, это Фрэнк. Внук Мэри. Он у нее гостит. Но, только между нами, его мама вроде спуталась с каким-то нариком и свалила в Тампу, так что, похоже, он здесь надолго.

И тут дети врываются обратно в квартиру, старшая девочка рыдает. К ее шее прилип комок волос – очевидно, его бросил туда Кевин.

– Ну все, хватит, – говорит Кристал, пытаясь встать. Вторая девочка начинает плакать без видимой причины. – Это тебе в наказание за то, что подстригла Жасмин в ванне, я предупреждала!

Когда Кристал наконец встает, Кевин пытается убежать, но она хватает его за руку и шлепает по попе.

– И если ты не можешь вести себя прилично… – начинает она, но Кевин только смеется над ней.

Он вырывается и убегает в свою комнату, прежде чем она успевает сказать что-то еще. Кристал легко сдается и со вздохом опускается на диван.

Я на минуту задумываюсь, кто такая Жасмин и почему шестилетка кого-то стрижет, а потом вижу на кофейном столике среди лего лысую куклу, диснеевскую принцессу, и в остатках ее волос видны крошки оранжевых чипсов.

Кристал вытирает Амбер шею, мастерски убирает комки волос, словно делала это уже тысячу раз, и утешает ее леденцами. Девочка вытряхивает разноцветные конфеты в маленькие липкие ладошки с розовыми зазубренными ногтями и смотрит на меня, надув губы, как будто во всем виновата я, ведь это я достала комок волос.

Мне больно из-за Рида, из-за нашего дома, из-за детей, которых мы хотели завести, из-за жизни, которую у меня украли, и я изо всех сил стараюсь не разрыдаться, не знаю почему. Эта минута ничем не хуже, чем любой другой жалкий момент любого другого отвратного дня в этой вонючей дыре.

Поэтому я забираю свои инструменты и незаметно ухожу. Девочки с матерью уже позабыли происшествие и обсуждают цвет блеска для губ. Когда я покидаю их квартиру, из комнаты Кевина доносятся звуки включенной видеоигры.

Я сижу в офисе и верчусь в кресле, обмахиваясь старым журналом по садоводству и размышляя о том, что сказать на собеседовании в закусочной сегодня днем. Мне оставили сообщение, что я могу зайти и поговорить с помощником управляющего о ночных сменах, и, хотя за коктейли можно получить больше чаевых, чем за яичницу по-мексикански и говяжье рагу, я соглашусь, если предложат.

Однажды поздно вечером я смотрела программу, где гость рассказывал о медитации и как она может изменить жизнь, потому что все дело в мысленном настрое. И я попробовала. Как-то вечером я действительно попробовала. Села в кресло-мешок, которое кто-то оставил на складе в подвале, включила музыку с «Ютуба», с флейтами, колокольчиками и прочей ерундой, и попыталась ни о чем не думать.

Но никто не предупреждает, что невозможно ни о чем не думать. Если ты не умер, в мозгу есть мысли, и именно в тот момент, когда пытаешься приглушить их и успокоить, на поверхность пробиваются самые мрачные. Это напомнило мне о церкви, в которую мы ходили, когда я была маленькой.