Книга Пустая комната №10, страница 7 – Серафина Нова Гласс

Включаю зажигание. Грохот дождя по металлической крыше оглушает. Из глаз брызжут слезы, не знаю почему, просто я чувствую – что-то случилось. Не в его стиле не отвечать на звонки. Уж точно не целый день. Я снова тыкаю в иконку звонка под именем Генри. Гудки. Черт.

Мчусь по блестящему от воды двухполосному шоссе в сторону дома. Да, последнее время выдалось непростым. Генри потерял работу преподавателя. Я журналистка, мечусь между разными работами, но у нас все в порядке. Просто временные трудности, только и всего. Мы не банкроты. У нас есть перспективы. У него появилось больше времени на творчество, мы стали чаще проводить вечера вместе, устраивать совместные ужины. Все будет хорошо. Я прокручиваю в голове ободряющую речь, чтобы она была наготове, когда найду его.

Добравшись домой, я, вымокшая до нитки и запыхавшаяся, поднимаюсь по лестнице, перескакивая через ступеньку, распахиваю дверь и… ничего. Не знаю, чего я ожидала. На журнальном столике еще стоит пустая бутылка из-под вина, вчерашний карри навынос лежит в сальных коробках наверху мусорного ведра. Стоит такая тишина, что тиканье настенных часов пугает.

Я пытаюсь придумать хоть одну причину, по которой Генри не берет трубку. Их может найтись десяток. Он умер, потерял телефон, случайно поставил его на беззвучный режим. Иногда, когда Генри рисует, он выключает звук и вибрацию у мобильного, и я это понимаю.

Но все дело в том, как он выглядел перед тем, как утром я ушла на работу. Это не напоминало его обычную депрессию, к которой я уже привыкла за последние несколько месяцев. Тогда в его голосе звучала какая-то пустота. И не то чтобы он сказал нечто тревожащее, просто попрощался, но меня что-то насторожило.

Я проверяю каждую комнату и решаю, что он наверняка в «Платанах». Больше года назад его друг предложил снять там паршивую квартирку, которая вечно пустовала, и использовать ее как студию для рисования, поскольку у нас дома для его работ быстро закончилось место. Генри платит за нее гроши и проводит там бо`льшую часть времени с тех пор, как его уволили. Я твержу себе, что так и есть. Он воспользовался дождливым днем, надел наушники и погрузился в творчество. Мое чутье – просто паранойя.

Я бросаюсь к шкафу, вытаскиваю зонтик и бегу обратно к двери, чтобы поехать в «Платаны», но тут звонит телефон.

– Генри! – выдыхаю я, чувствуя одновременно ярость и величайшее облегчение.

Но он не говорит «привет». Я слышу только шорох дождя, а потом… всхлип.

– О господи, родной, что стряслось? В чем дело?

Мы с Генри познакомились еще в колледже, и за эти пятнадцать лет я слышала его плач, может быть, раза три. Представить не могу, что могло случиться.

На другом конце линии снова тишина.

– Да в чем дело?! Я названиваю тебе целый день, что случилось?

– Анна, – всхлипывает он, а потом икота и рыдания мешают ему продолжить. – Я больше не могу.

– Что? В каком смысле? Чего не можешь?

– Я все испортил. Я в полной заднице.

– Генри, ты где? Я приеду и заберу тебя, и мы все обсудим. Все будет хорошо, просто скажи, где ты.

– Мне так жаль, так жаль. Я люблю тебя, и ты это знаешь. Я кое-что сделал, Анна. И теперь должен сказать тебе правду. Я разрушил всю нашу жизнь и очень сожалею, но я просто… просто больше не могу.

– Нет, ты не… Ты… Мы все исправим, что бы это ни было, ясно?