Книга О чем говорят кости. Убийства, войны и геноцид глазами судмедэксперта, страница 52 – Клиа Кофф

К тому моменту, как Дин отошел от моего стола, я уже и так скорректировала возрастной диапазон с учетом посткраниальных костей и была готова на компромисс в вопросе «несоответствия возраста костей и зубов», поскольку знала, что эту проблему нельзя решить без положительной идентификации детских скелетов. Меня огорчало другое: Дин даже не захотел обсудить проблему и изучить те факты, о которых он, возможно, не знал. Хосе Пабло подошел ко мне и пробормотал, что «доверяет» зубам и попытается откопать статью на эту тему, но я все равно пребывала в мрачном расположении духа.

Атмосфера становилась все более напряженной. К вечеру, на который был намечен прощальный ужин по случаю отбытия Билла в Боснию, все были на взводе. На выходе из «Амохоро» я встретила Стива Майалла, следователя МТР, с которым мы дружили. Я, не называя имен, рассказала ему об инциденте с зубами, на что он, обнажив отполированные никотином зубы, улыбнулся и с резким британским акцентом произнес:

– Знаешь, у меня девиз простой: «Не позволяй всяким гаденышам на тебя давить!»

Это почему-то очень позабавило меня и помогло немного прийти в норму.

После ужина мы с Хосе Пабло поговорили о важности командного духа: для эффективной работы нам надо работать вместе, слаженно, поддерживать друг друга. Нам надо уметь спокойно оценивать свою и чужую работу, быть готовыми обсудить возникающие разногласия, найти общее решение. Нам надо доверять друг другу. Спустя четыре года после той дискуссии Хосе Пабло стал главным антропологом Трибунала, а я – его заместителем. Мы были в морге Трибунала в Косово, это была уже не пыльная палатка, а чистое здание с водопроводом и электричеством. Но уроки, полученные в Кигали, не прошли даром: все четыре антрополога, работавшие в Косово, были проинструктированы и знали, что всегда, прежде чем дать заключение о возрасте останков, нужно выслушать второе мнение. Оценка возраста требовала особого внимания, поскольку она является совместным результатом объективных измерений биологических показателей плюс мнение квалифицированного антрополога. Как бы то ни было, мы смотрели на коллег по команде именно так. Миссия в Кигали уверила меня в том, что доверие коллегам по команде как в профессиональном, так и в личном плане необходимо.

Нам определенно очень повезло: мы расположились с максимальным комфортом – те столы, что не поместились в палатке, стояли снаружи, на них лежало девять скелетов. Погода была отличная – солнечная (а значит, достаточно света для работы) и не слишком жаркая (особенно на контрасте с душной палаткой). Пьер вносил в журнал данные о найденных вещах и фотографировал одежду, а сразу за его спиной несколько рабочих отмывали скелеты. Одетта и Беатрис из числа местных стирали нашу рабочую одежду. Прежде у нас не было такой роскоши, и мы довольствовались вечно грязной, дурно пахнущей «рабочей» одеждой и «цивильной», которую берегли как зеницу ока. Нижнее белье мы стирали сами, так что я была очень благодарна маме, которая перед второй моей миссией в Руанду подарила мне эластичную бельевую веревку с прищепками. И вот, стоя у одного из «уличных» столов, я возилась с очередным скелетом – исследовала его, попутно счищая с костей личинок, – а с высокого забора мне улыбались дети. Им было ужасно интересно, что же такое мы тут делаем. Вообще, миссия в Кигали запомнилась мне как достаточно приятная: мы работали в хороших условиях, к нам изредка приходили следователи из МТР, чтобы пообщаться на самые разные темы: от методов восстановления раздробленных пулями черепов до итальянского кинематографа. Некоторые вопросы следователей звучали весьма необычно, например: «А вы можете описать это огнестрельное ранение так, будто это рассверленная замочная скважина?»