Книга О чем говорят кости. Убийства, войны и геноцид глазами судмедэксперта, страница 83 – Клиа Кофф

С трудом взяв себя в руки, я отправилась на поиски Молли Райан, моей коллеги по команде и подруги. Она вводила данные в базу, но, увидев мое состояние, прервала работу и пошла со мной на задворки морга, подальше от всех. Местные мужчины, нанятые Джеффом для мойки одежды с тел, увидев мое выражение лица, почему-то немедленно перестали работать. Молли поддерживала меня и заставляла идти, одновременно давая мне выговориться и постоянно повторяя, что все нормально: я делаю свою работу так, как положено. Она рассказала мне, что и сама сломалась просто от того, что сотни раз вводила в компьютер слова «пуля, левая челюсть» и «убийство».

К тому времени, когда мы обошли вокруг здания морга (это заняло около семи минут), я почувствовала, что готова вернуться к работе, однако остаток дня я никак не могла избавиться от ощущения, что тону, в то время как остальные как ни в чем не бывало ходят по земле. Камбл, наш водитель экскаватора, остроумный, знающий несколько языков индиец, с которым мы стали настоящими друзьями, примчался, увидев меня с Молли. Он очень волновался. Молли не дала ему подойти, пока я не успокоилась. Позже он подошел ко мне и спросил, что произошло. Я сказала, что мне попал в руки труп совсем молодого человека, я оказалась не готова и теперь мне больно за него и за всех в этом мире. Камбл посмотрел на меня, приподняв печально брови, и сказал:

– Знаешь, все, что ты делаешь, ты делаешь сердцем. Ты очень хорошая девочка. Правда, хорошая.

Но я не чувствовала себя хорошей девочкой.

Мне было противно от того, что это произошло со мной: работая, я разучилась работать с трупами, сохраняя спокойствие и невозмутимость. Я разучилась соблюдать дистанцию. Пускай уже через десять минут я снова обрела этот навык, полученный опыт потряс меня. Я выбрала профессию судебного антрополога по двум причинам: во‐первых, у меня было огромное желание заставить кости рассказать о том, что произошло; во‐вторых, когда я сама впервые провела антропологический анализ трупа, я пережила эмоциональный подъем. Исследование человеческих останков вызывает у меня интерес, а не отвращение. Травма пробуждает мое любопытство, я пытаюсь понять, какое орудие ее могло вызвать. Я обычно не испытываю ужаса. Даже опарыши на трупах (пусть не моя любимая форма жизни) представляют для меня интерес, несмотря на мои ограниченные познания в области судебной энтомологии. (Судебная энтомология заставляет насекомых «рассказать» о том, сколько времени прошло с момента смерти и в какой местности она, возможно, произошла.) Не бояться костей, мертвых тел или ранений – основное требование для моей работы. Когда я в поле, меня огорчает, если раскопки долго не приносят никаких результатов, но как только мы находим человеческие останки, я становлюсь энергичной и даже счастливой. Я думала, что эти положительные эмоции возникают сами собой, и не понимала, что нужно осознанно защищать свой разум, окружая его покровом отстраненности всякий раз, когда предстоит участвовать в исследовании человеческих останков или эксгумации тел из массового захоронения. Такое случалось: после работы я бывала подавленной, погружалась в тягостные мысли о боли, страхе или чем-то еще, что могло заполнять последние минуты человека, кого я встретила уже в виде безжизненного тела. Но когда вопросы жизни и смерти вторглись болью в мой разум прямо в разгар рабочего дня, меня это подкосило.