Книга Топор, страница 11 – Дональд Уэстлейк

Иногда это резюме вызывает отклик, и у меня на мгновение поднимается настроение. Мне звонят по телефону или присылают письмо, обычно телефонный звонок, и назначается встреча. Обычно это происходит где-то на северо-востоке, хотя когда-то это был Висконсин, а когда-то Кентукки. Где бы это ни было, вы сами оплачиваете транспортные расходы. Вы хотите попасть на эту встречу.

Вы тщательно принимаете душ, тщательно одеваетесь, пытаетесь найти баланс между уверенностью в себе и легкой сердечностью. Вы не хотите быть самодовольным, но и подхалимом быть тоже не хотите. Вы встречаетесь, общаетесь и обсуждаете. Вы можете даже совершить экскурсию по заводу с интервьюером, демонстрируя свое знакомство с машиной, линией, работой. Затем вы идете домой и больше никогда не слышите ни слова.

Время от времени в Pulp или The Paperman появлялась небольшая заметка, когда завод объявлял о приеме такого-то на такую-то руководящую должность; с обычным ухмыляющимся снимком в голову удачливого ублюдка. И я прочитал это и понял, что это была должность, на которую я проходил собеседование, и я ничего не мог с собой поделать, мне пришлось бы изучать лицо этого парня, его глаза, его улыбку, галстук, который он носил. Почему он? Почему не я?

Иногда там была фотография женщины или чернокожего мужчины, и я решал, что настало время квотирования, они нанимали политически, а не коммерчески, и странным образом от этого мне становилось легче. Потому что тогда это была не моя неудача. Если бы им нужна была женщина или чернокожий мужчина, и они просто выполняли бы все действия с такими людьми, как я, я ничего не мог бы с этим поделать, не так ли? Тогда никто не виноват.

Но в других случаях я действительно чувствовал вину. Почему он, почему тот парень с небрежной ухмылкой, огромными ушами или отвратительной стрижкой? Почему не я? Что он сделал или сказал? Что было в его резюме такого, чего не было в моем?

Это было то, с чего я начал, это был первый вопрос. Что у них есть в этих резюме? Какие преимущества у них есть? Это то, что побудило меня разместить свое объявление.

Вчера я убил Герберта Коулмана Эверли, а сегодня я возвращаюсь домой со своего собеседования в Гаррисберге, штат Пенсильвания, и когда я вхожу в свой дом в четыре часа дня, Марджори ждет меня в гостиной. Она притворяется, что читает роман — она берет романы в библиотеке, теперь, когда у нас меньше журналов и меньше телевидения, — но на самом деле она ждет меня. Это правда, что она не знает всего масштаба нашей проблемы, но она знает, что проблема есть, и она понимает, что я волнуюсь.

Прежде чем она успевает спросить, я качаю головой. «Ни за что», — говорю я.

«Берк?» Она встает, роняя роман на стул позади себя. «Ты не можешь быть уверен», — говорит она, чтобы подбодрить меня.

«О, да, я могу», — говорю я и пожимаю плечами. Мне не нравится лгать Марджори, но другого выбора нет. «Я уже начинаю узнавать интервьюеров», — говорю я ей. «Я просто не понравился этому».

«О, Берк». Она обнимает меня, и мы целуемся. Я чувствую определенное возбуждение, но оно длится недолго, это как подводное эхо. Не подводная лодка, а преломление подводной лодки.

Я спросил: «Есть почта?» Думая об Эверли.

«Ничего… ничего, что имело бы значение», — говорит она.

«Хорошо».