Книга Топор, страница 123 – Дональд Уэстлейк

Фэллон хочет щелкать пивными банками, что мы и делаем, и он говорит: «За боссов, прогнивших. Пусть мы помочемся на их могилы», и мы пьем. «Проходи и садись», — говорит он и, слегка пошатываясь, выдвигает стул из-за кухонного стола.

Мы сидим друг напротив друга за столом, и он говорит: «Расскажи мне о твоей линии. Что у тебя за экструдер? Нет, подожди секунду». Он встает и, шатаясь, подходит к стойке, чтобы взять бутылку ржаного пива, принести ее обратно и поставить на стол между нами. Затем он подходит к холодильнику, достает еще две банки пива и со стуком ставит их перед нашими местами. «На потом», — говорит он, садится и говорит: «Итак? Расскажи мне, что у тебя есть».

Мне жаль, когда, наконец, он засыпает. Мне не следует сожалеть, потому что по его кухонным часам уже очень поздно, за полночь, но, по правде говоря, мне понравился наш разговор. С ним все в порядке, Ральф Фэллон. Более грубый, чем большинство людей, которых я знаю, потому что он вырос в рядах чернорабочих, а не окончил колледж, как большинство из нас, но умный парень и очень хорошо разбирается в работе. На самом деле, он рассказал мне о паре очень интересных вещей, которые он сделал на линии в Arcadia, и о методах, которые я, безусловно, сохраню, когда приду к власти.

И он определенно умеет пить. Он уже был пьян, когда пришел домой, и с тех пор, как мы сели вместе здесь, за его кухонным столом, он выпил еще восемь кружек пива, каждое из которых было хорошо сдобрено ржаным. Я совсем не поспеваю за ним (не думаю, что он ожидает, что люди будут отставать от него), выпиваю всего пять банок пива и не добавляю виски — хотя каждый раз подделывал его, — но я это чувствую. На самом деле я чувствую много чего: пиво, поздний час, осознание того, что я почти подошел к концу этой серии испытаний, и глупую сентиментальную привязанность к Ральфу Фэллону.

В моем головокружении, в моей слабости я даже пытаюсь представить сценарии, в которых живет Фэллон, и все же я получаю то, что хочу. Я уговариваю его уйти на пенсию, или я объясняю свою ситуацию, и он предлагает мне работу второго менеджера на линии, или он внезапно просыпается и говорит мне, что Аркадия работает в две смены и ей нужен ночной менеджер на линии.

Но ничего из этого не происходит и не собирается происходить. Моя долгая приятная беседа в пивной с Ральфом Фэллоном закончилась; пришло время быть серьезным.

Усталый, чувствуя, что вешу тысячу фунтов, я поднимаюсь на ноги и тянусь за своей ветровкой, висящей на спинке стула справа от меня. В правом кармане маленький рулон клейкой ленты. Я достаю его и смотрю на него, а затем перевожу взгляд на Фэллона, развалившегося в кресле через стол от меня, подбородок на груди, левая рука на столе, правая на коленях.

Я не хочу этого делать. Но всегда есть вещи, которые мы не хотим делать, и мы их делаем.

Я обхожу стол, опускаюсь на колени рядом с Фэллоном и очень осторожно привязываю его правую лодыжку к ножке стула. Затем я ползаю вокруг него на четвереньках — стоять, ходить и снова опускаться на колени — это слишком большое усилие — и привязываю его левую лодыжку к другой ножке стула. Затем, с тихим стоном, я все-таки встаю.

Было бы безопаснее, надежнее, если бы я мог связать ему запястья, но я боюсь, что если я попытаюсь пошевелить его руками, он проснется, поэтому вместо этого я обматываю скотчем спинку стула и его торс, чуть выше локтей. Сложно сделать это так, чтобы лента не производила слишком большого шума, когда я вытаскиваю ее из рулона, но в конце концов я дважды обматываю ее вокруг него, плотно и надежно. Он сможет двигать руками и предплечьями, но, я думаю, не очень эффективно.