Книга Топор, страница 121 – Дональд Уэстлейк

Он качает головой, озадаченный. «Я не знаю, какого хрена ты думаешь, что ты мелешь», — говорит он.

«Я хорош в своей работе, мистер Фэллон, поверьте мне, — говорю я ему с большой искренностью, — но в наши дни вы не можете просто хорошо выполнять свою работу, вы должны быть в ней совершенны. У меня не так много времени. Этим летом они собираются довольно скоро решить, остаюсь ли я, остается ли линия здесь или ее переводят в Канаду...»

«Гребаные ублюдки».

«Я подумал, — говорю я ему, — если бы я мог поговорить с мистером Фэллоном, если бы мы могли просто поговорить об этой работе, я, возможно, смог бы уловить некоторые подсказки, добраться туда, куда я мог — я могу выполнять эту работу, мистер Фэллон, но я не настолько хорош, говоря об этом, я не могу выразить себя. В этой статье из Pulp ты смог выразить себя. Я надеялся, моя идея заключалась в том, что мы могли бы просто поговорить, и тогда, возможно, у меня бы лучше получалось на работе. Будет интервью, я точно не уверен, когда.»

Он изучает меня. Револьвер теперь болтается у него на боку, направленный в пол. Он говорит: «Похоже, ты в отчаянии».

«Я в отчаянии. Я не хочу терять эту работу. Я все думаю и думаю об этом, и сегодня я, наконец, принял решение приехать сюда и попросить вас о помощи, и после обеда я приехал сюда из Коннектикута».

«Почему ты не пользуешься телефоном?»

Я криво усмехаюсь и слегка пожимаю плечами. «Ведешь себя как псих по телефону? Я подумал, что если я приду сюда, то смогу все объяснить. Но тогда тебя не было дома».

«Итак, ты вломился».

«Дверь не заперта, мистер Фэллон», — говорю я. «Честно, это не так».

Он обдумывает это, медленно кивает, а затем говорит: «Пойдем посмотрим».

«Все в порядке».

Он отступает от дверного проема и машет револьвером. Он больше не направлен в пол, но и не совсем направлен на меня. «Ты первая», — говорит он.

Я иду первым, через дом, в каждой комнате которого теперь горит свет, до самой двери за телевизионной комнатой, которую я открываю в черную ночь снаружи. Я поворачиваюсь к нему и говорю: «Видишь?»

Он сердито смотрит на дверь. «Эта чертова штуковина не должна была открываться вот так». Он подходит, перекладывая револьвер в левую руку, чтобы захлопнуть дверь, открыть ее, снова захлопнуть, а затем внимательно вглядеться в замок, вмонтированный в нее изнутри. Он пытается повернуть маленькую ручку замка, но она не поддается. «Чертова штука, нарисованная, застряла», — говорит он. «Застряла открытой. Будь сукиным сыном».

За это время я мог бы ударить его примерно семь раз железной трубой, которая лежит в кармане моей ветровки, но я этого не делаю. Я думаю, что все сложится лучше, чем сейчас.

Он снова захлопывает дверь, поворачивается ко мне, качает головой. «Я должен это починить», — говорит он мне. «В общем, ты видишь, как это выглядело: я прихожу домой, а ты прямо там, спишь в моей берлоге».

«Прости, что я заснул».

«Ну, у тебя была долгая поездка. Как, ты сказал, тебя зовут?»

«Берк», — говорю я ему. «Берк Девор».

«Берк, — говорит он, — я знаю, ты не будешь возражать, если я взгляну на твой бумажник».

Я говорю: «Ты все еще думаешь, что со мной что-то не так? Хорошо». Я достаю свой бумажник и протягиваю ему.

Он берет его у меня левой рукой, снова указывая револьвером в правой. «Почему бы тебе не присесть вон там на диван?» предлагает он.