Книга Топор, страница 21 – Дональд Уэстлейк

Разве я не мог убить его? Я имею в виду, серьезно. В целях самообороны, действительно, в защиту моей семьи, моей жизни, моей ипотеки, моего будущего, себя, своей жизни. Это самооборона. Я не знаю этого человека, он для меня никто. По правде говоря, в этом интервью он звучит как придурок. Если альтернатива — отчаяние, поражение, невыносимые страдания и растущий ужас за Марджори, Бетси, Билли и меня, почему мне не пристрелить его, сукина сына? Как я мог не убить его, учитывая, что поставлено на карту?

Аркадия. Аркадия, Нью-Йорк. Я посмотрел в дорожном атласе, и это было так близко. Это было как предзнаменование. Аркадия, вероятно, находилась не более чем в пятидесяти милях отсюда, сразу за границей штата, едва ли вообще в Нью-Йорке, может быть, милях в десяти. Если бы я ездил на работу, мне бы даже не пришлось переезжать.

Журнал «Pulp» и открытый дорожный атлас лежат у меня на столе. В доме тишина, дети в школе, и это в тот день, когда Марджори была в кабинете доктора Карни. Грезы наяву.

Именно тогда я впервые подумал о «Люгере», вспомнил о нем на дне багажника моего отца. Именно тогда я впервые представил, как направляю этот пистолет на человека, нажимаю на спусковой крючок.

Смог бы я это сделать? Смог бы я убить человека? Но люди тоже делают это каждый день, за гораздо меньшие деньги. Почему я не могу, когда ставки так высоки? Моя жизнь; ставки выше этого не становятся.

Мечта наяву. Я бы поехал в Аркадию, Нью-Йорк, с Люгером рядом в машине. Найди мельницу, найди Фэллона — у нас нет его фотографии, она не напечатана в Pulp, но это можно как — то решить, мы здесь только мечтаем — найди его, и следуй за ним, и жди удобного случая, и убей его. И подай заявку на его работу.

Вот где мечта наяву рухнула к моим ногам. Вот где я снова перешел от удовольствия к страданию. Потому что я знал, что произойдет дальше, если реальность зайдет так далеко в моих мечтах, если Аптон «Ральф» Фэллон действительно уйдет с этой работы из-за своих или моих действий.

Конечно, я лучше, чем он, в любом соревновании между нами за эту работу это была бы, без сомнения, моя работа. Но соревнование не между нами, и никогда не может быть. Соревнование, как только Фэллон уберется с дороги, будет между мной и вон той стопкой резюме.

Кто-нибудь другой получил бы мою работу.

Я снова просмотрел стопку, отсеивая их, выбирая те, которых боялся, и в тот первый раз я был настолько пессимистичен, что отобрал более пятидесяти резюме как людей, имеющих лучшие шансы на эту работу, чем у меня. Конечно, было неправильно преувеличивать их и недооценивать меня, это было просто уныние, заставившее меня думать за меня. Но проблема все еще была непреодолимой. И реальной.

К тому времени мне стало так грустно, что я больше не мог находиться в офисе. Я вышел из комнаты и убил некоторое время на уборку старого хлама в гараже — как только мы продали Civic, место, которое он раньше занимал, сразу же начало заполняться хламом — и мои мысли продолжали возвращаться к Аптону «Ральфу» Фэллону, толстому и счастливому, самодовольному и надежному. В моей работе.

В ту ночь я не мог уснуть. Я лежал в постели рядом с Марджори, размышляя, скорбя, разочарованный, несчастный, и только когда первые лучи солнца забрезжили в окнах спальни, я наконец погрузился в прерывистый сон, полный тревожных снов, кошмаров из Иеронима Босха. Я рад, что не помню своих снов; их отголоски достаточно неприятны.