Книга Художник из 50х, страница 100 – Сим Симович

— Это для вашей дочери. Простая игрушка.

Берия взял фигурку, повертел в руках. На его лице появилось что-то похожее на удивление:

— Вы сами вырезали?

— Да. Вчера вечером.

— Зачем?

— Просто так. Подумал, что девочке будет приятно.

Лаврентий Павлович долго рассматривал птицу, проводил пальцем по резным пёрышкам:

— Знаете, что меня поражает? Вы же понимаете, что я могу решить вашу судьбу одним словом. И при этом дарите подарки моей дочери. Либо вы очень наивны, либо очень мудры.

— Возможно, и то и другое.

— Светлана будет в восторге. Она любит птиц.

Берия убрал фигурку в ящик стола, затем налил ещё чаю:

— Следующее задание будет особенным. «Царевна-лягушка». Но не для детей — для взрослых. Подумайте над концепцией.

— Для взрослых?

— Да. Иногда и взрослым нужны сказки. Особенно тем, кто разочаровался в людях.

Гоги кивнул, поднимаясь:

— Понял, Лаврентий Павлович.

— До свидания, товарищ Ван Гог. И спасибо за птицу. Искренность — редкое качество в наше время.

Художник шёл по коридору, размышляя о странном разговоре. Берия показал ему свою человеческую сторону — усталость, разочарование, циничную мудрость человека, который слишком много знает о тёмных сторонах человеческой натуры.

И при этом продолжает работать, строить, созидать. Может быть, именно потому, что альтернатива действительно хуже. Может быть, из последних остатков веры в то, что людей всё-таки можно изменить к лучшему.

А может, просто потому, что остановиться уже невозможно.

Выходя из кабинета Берии, Гоги почти столкнулся с человеком в белом халате, который торопливо шёл по коридору с папкой под мышкой. На нагрудном кармане халата золотыми буквами было вышито «Академик Сеченов».

— Простите, — пробормотал незнакомец, поправляя сползшие очки.

— Ничего страшного, — ответил Гоги.

Человек был невысокого роста, худощавый, с редкими седыми волосами и нервными движениями. Лет пятидесяти, с лицом учёного — бледным, изможденным долгими часами работы в лаборатории. Но в глазах читался острый ум и какая-то особенная одержимость.

Академик торопился дальше по коридору, но папка, видимо, была плохо застёгнута. Несколько листов выпали на пол.

— Позвольте, — Гоги наклонился, чтобы помочь собрать бумаги.

И замер.

На первом же листе, который он поднял, был изображён технический чертёж какой-то машины. Но не обычной — странной, напоминающей человеческую фигуру. Металлический торс, сочленённые руки, голова с оптическими датчиками вместо глаз.

Второй лист — ещё более удивительный. Схема более крупной машины, явно боевого назначения. Гусеничное шасси, башня с орудием, но управлялась она не человеком, а сложной системой механизмов и каких-то электронных устройств.

— Спасибо, спасибо! — суетливо заговорил академик, выхватывая листы из рук Гоги. — Это секретные разработки, не для посторонних глаз.

Но художник уже успел разглядеть третий чертёж — схему завода, где человекоподобные механизмы работали у станков, перемещали грузы, выполняли сложные операции.

— Извините за любопытство, — сказал Гоги, протягивая последний лист, — но это что, автоматические машины?

Академик быстро сунул бумаги в папку, застегнул её и внимательно посмотрел на художника:

— А вы кто такой? Что здесь делаете?

— Георгий Гогенцоллер, художник. Работаю с товарищем Берией над иллюстрациями.