Книга Художник из 50х, страница 104 – Сим Симович

А лягушка… Она не будет отвратительной. Наоборот — странно привлекательной. В её глазах должна читаться древняя мудрость, понимание человеческой природы. Она знает, что красота — не в форме, а в содержании.

Новая затяжка, новые кольца дыма. Комната наполнялась сизой дымкой, создающей особую атмосферу для размышлений.

«А что, если сделать это историей о власти?» — подумал художник.

Царевна-лягушка как символ России — внешне неприглядной, суровой, но внутренне прекрасной. А Иван — представитель Запада, который судит только по внешности, не видя глубины.

Или наоборот — лягушка как символ народа, простого, неотёсанного, но мудрого. А царевич — элита, аристократия, которая должна научиться видеть красоту в простоте.

Папироса догорела до половины. Гоги стряхнул пепел в блюдце, продолжая размышлять.

Берия говорил о разочаровании в людях. Может быть, эта сказка должна стать историей о том, как вернуть веру в человечество? Иван встречает лягушку и сначала отвергает её. Но постепенно понимает, что за непривлекательной внешностью скрывается прекрасная душа.

«Только как это нарисовать?» — Гоги затянулся ещё раз, щурясь от дыма.

Стиль должен быть более зрелым, чем в детских сказках. Не яркие мультяшные краски, а приглушённые тона. Серый, коричневый, охра — цвета реальной жизни. И только там, где появляется истинная красота, вспыхивают яркие краски.

Лягушка должна быть символичной. Не натуралистичной, а стилизованной. Большие, умные глаза, в которых отражается душа. Может быть, добавить элементы русского орнамента — чтобы связать с народными традициями.

Последняя затяжка. Гоги раздавил окурок в блюдце, сразу почувствовав, как никотин растекается по венам, успокаивая нервы. Да, он сорвался, снова закурил. Но это помогло — мысли стали чётче, образы ярче.

Встал, открыл окно. Свежий вечерний воздух ворвался в комнату, разгоняя табачный дым. Нужно проветрить — завтра начнёт работать над новыми иллюстрациями, а для творчества нужна чистота не только внешняя, но и внутренняя.

Сел обратно за стол, взял карандаш. Пока образы ещё свежи в голове, нужно сделать первые наброски. Иван-царевич — усталый, разочарованный, но ещё способный на чудо. Лягушка — мудрая, терпеливая, полная скрытой красоты.

И где-то между ними — история о том, как научиться видеть душу за внешностью, красоту за уродством, надежду за отчаянием.

Именно то, что нужно взрослым людям, потерявшим веру в сказки.

Никотин растекался по венам, обостряя восприятие до предельной ясности. Гоги почувствовал знакомое состояние — когда мысли становятся кристально чёткими, а рука готова воплотить любой образ. Он взял чистый лист и окунул кисть в серую краску.

Первый мазок лёг решительно — силуэт Ивана-царевича на фоне сумеречного болота. Не сказочного принца, а уставшего от жизни мужчины средних лет. Плечи ссутулены под тяжестью разочарований, лицо изборождено морщинами преждевременной старости души.

Гоги работал быстро, уверенно. Кисть танцевала по бумаге, создавая мир, где реальность смешивалась с мифом. Болото получалось не зловещим, а меланхоличным — покрытые туманом кочки, искривлённые ивы, отражающие луну лужи.

На втором листе рождалась лягушка. Он изобразил её крупным планом — огромные янтарные глаза, в которых отражалась вся мудрость мира. Кожа не склизкая и отвратительная, а бархатистая, покрытая узором, напоминающим древнерусскую роспись.