Книга Художник из 50х, страница 119 – Сим Симович

Дошёл до барака, поднялся в свою комнату. Сел за новый резной стол и взял лист бумаги. Нужно зарисовать идеи, пока они свежи в памяти.

Карандаш скользил по бумаге, фиксируя образы. Общая композиция, расположение созвездий, цветовые пятна. Эскиз получался живым, динамичным.

«А ещё можно сделать несколько подвижных элементов, — мысли не останавливались. — Звёзды, которые дети смогут переставлять, изучая, как меняется небо в разные времена года».

Он представил специальные крепления, магнитные звёздочки, которые можно двигать по металлической основе. Интерактивный планетарий в детской комнате.

«Слишком сложно для одного выходного, — остудил себя. — Сначала основная роспись, а потом, если понравится, можно развивать проект».

За окном темнело, но Гоги не замечал. Он рисовал эскиз за эскизом, прорабатывая детали. Каждая звезда имела значение, каждое созвездие рассказывало свою историю.

«Дети будут засыпать под этими звёздами, — подумал он с тёплым чувством. — Мечтать о космических полётах, о новых мирах. Может быть, кто-то из них станет астрономом, космонавтом, исследователем».

Искусство, служащее образованию. Красота, открывающая дорогу к знаниям. Именно это он и хотел делать — создавать произведения, которые не просто украшают, а вдохновляют, учат, ведут вперёд.

Отложив карандаш, Гоги посмотрел на готовые эскизы. Завтра покажет их Ане, обсудит детали. А в субботу приступит к воплощению очередной мечты.

В голове уже роились новые идеи — а что, если расписать не только потолок, но и стены? Изобразить горизонт, силуэты деревьев, над которыми раскинулось звёздное небо?

Планы множились и усложнялись, обещая интересные выходные.

Утром Гоги проснулся от привычного звука — за окном грохотал грузовик, развозящий хлеб по магазинам. Поднялся, потянулся и направился к рукомойнику.

Поставил чайник на плиту, достал заварку. Пока вода закипала, умылся холодной водой из кувшина. Брызги попали на небольшое зеркало над рукомойником, и он машинально протер стекло полотенцем.

В отражении мелькнуло чужое лицо.

Гоги замер, всматриваясь в зеркало. Неужели это он? Впалые щеки, заостренные скулы, глубоко запавшие глаза. Шея стала тонкой, ключицы выступали под кожей резкими линиями. Рубашка висела на плечах как на вешалке.

Когда это началось? Он не замечал, как день за днем тает, худеет, превращается в тень самого себя. Постоянное напряжение, нерегулярное питание, сигареты вместо нормальной еды, бессонные ночи за работой — все это незаметно подтачивало организм.

Чайник засвистел. Гоги заварил чай в привычном глиняном чайнике, но аппетита к завтраку не было. Сел за резной стол с блюдцем горячего чая и попытался вспомнить, когда последний раз нормально ел.

Вчера? Кусок хлеба в артели да борщ от Марьи Кузьминишны, который так и остался нетронутым после разговора с Ниной. Позавчера? Тоже неясно.

Он отхлебнул чаю и снова украдкой взглянул в зеркало. Лицо человека, который месяцами живет на нервах и крепких папиросах. Истощенное, изможденное лицо, больше подходящее для барака концлагеря, чем для мастерской художника, работающего на Берию.

«Какая ирония, — подумал он мрачно. — Имею покровительство на самом верху, а выгляжу как зэк после десятилетки».

Встал, подошел к окну. На улице люди шли на работу — обычные советские граждане в ватниках и пальто. Все они выглядели упитаннее, здоровее его. А ведь у них не было таких возможностей, таких заказов, таких денег.