Книга Художник из 50х, страница 137 – Сим Симович

Он убрал работу в папку, запер её в сейф и вышел из кабинета. В приёмной Анна Фёдоровна уже собиралась домой.

— До свидания, Георгий Валерьевич, — кивнула она. — Увидимся завтра.

— До свидания. Анна Фёдоровна, а Семён Петрович где ждёт?

— Во дворе, у второго корпуса. Он всегда на месте к концу рабочего дня.

Гоги спустился во двор и увидел знакомую тёмно-зелёную «Победу». Семён Петрович читал газету за рулём, но, завидев его, тут же вышел и открыл заднюю дверцу.

— Домой, товарищ художник?

— Нет, — неожиданно для себя ответил Гоги. — Сначала заедем в артель «Красный художник». На Пятницкой улице.

— Слушаюсь.

Машина выехала из ворот Лубянки и направилась через центр. За окном проплывали вечерние улицы — люди шли с работы, торопились домой, к семьям, к ужину, к отдыху. А он ехал к людям, которых ещё неделю назад считал случайными попутчиками.

Странно, но только сейчас он понял, что скучает по мастерской артели. По запаху масляных красок и скипидара, по гомону голосов, по добродушным спорам о композиции и колорите. По Степану Фёдоровичу с его неизменной трубкой, по заботливой Анне Петровне, по серьёзному Василию Кузьмичу.

Когда он впервые пришёл в артель, то воспринимал её как временное пристанище. Подработка, не более того. Коллективная работа казалась ему скучной, товарищи — чужими людьми, с которыми его ничего не связывает, кроме случайного совпадения профессий.

А теперь, после дня в кабинете на Лубянке, где он в одиночестве мучился над схематичными человечками, артель представлялась островком настоящего творчества. Там художники создавали театральные декорации — не схемы и инструкции, а живые, дышащие миры.

«Победа» остановилась у знакомого здания. Гоги попросил Семёна Петровича подождать и поднялся в мастерскую. За дверью слышались голоса — рабочий день в артели заканчивался позже, чем в государственных учреждениях.

Он толкнул дверь и вошёл. В просторном помещении горели яркие лампы, воздух был насыщен знакомыми запахами. У мольбертов стояли его товарищи, каждый занятый своим делом.

— А, Георгий Валерьевич! — обернулся Степан Фёдорович. — Мы тебя заждались. Думали, совсем нас забыл.

— Как дела в новом месте? — поинтересовалась Анна Петровна, не отрываясь от работы над костюмом боярышни.

— Нормально, — уклончиво ответил Гоги. — Осваиваюсь. А у вас как дела? Успеваете к премьере?

— Еле-еле, — вздохнул Василий Кузьмич. — С твоим белогвардейским штабом проблема возникла. Режиссёр хочет изменить концепцию — сделать его менее парадным, более реалистичным.

Гоги подошёл к декорации, которую оставил незаконченной. Действительно, она получилась слишком красивой для штаба разбитой армии. Золочёная мебель, изящные портьеры, хрустальная люстра — всё это больше походило на дворцовые покои, чем на военную ставку.

— Понятно, — кивнул он. — Можно исправить. Убрать позолоту, добавить потёртости, заменить хрусталь на простое стекло.

— Вот именно! — оживился Степан Фёдорович. — А мы тут голову ломаем, как это сделать, не испортив твою работу.

Гоги снял пиджак, повесил на крючок и взял кисть. Удивительно, но рука, которая полдня дрожала над плакатом, сразу обрела твёрдость. Будто он вернулся домой после долгого путешествия.

— Видишь, — сказала Анна Петровна Михаилу Игоревичу, — настоящий художник не может пройти мимо незаконченной работы.