Книга Художник из 50х, страница 27 – Сим Симович

— Куда пойдём? — спросил он.

— А куда хочешь? В сквер можно, там скамейки есть. Или по бульвару прогуляемся.

— По бульвару.

Тверской бульвар в вечернее время был особенно хорош. Старые липы шелестели листьями, на скамейках сидели парочки, дети играли на дорожках. Фонари ещё не зажигались, но было светло — белые ночи приближались.

— Гоша, а можно спросить? — сказала Нина вдруг.

— Спрашивай.

— Ты… ты серьёзно относишься к тому, что между нами? Или просто так, от скуки?

Гоги остановился, повернулся к ней.

— Серьёзно. Очень серьёзно.

— Правда? — В голосе слышалась неуверенность. — А то мне кажется иногда, что ты какой-то… далёкий. Словно думаешь о чём-то своём.

— Думаю. О работе, о жизни. Но не о других женщинах, если ты об этом.

Нина покраснела.

— Я не об этом… То есть, не только об этом. Просто хочется понять, что у нас будет.

Хороший вопрос. Что у них будет? Он — человек из другого времени, попавший в чужое тело. Она — простая московская девушка, мечтающая о семье и детях. Какое у них может быть будущее?

— Не знаю, что будет, — сказал он честно. — Но знаю, что ты мне нравишься. Очень нравишься.

— И ты мне нравишься. — Она взяла его под руку. — Может, этого пока хватит?

— Хватит.

Они дошли до памятника Пушкину, постояли в тишине. Поэт смотрел вдаль задумчиво, словно размышлял о вечном. Вокруг постамента лежали цветы — кто-то приносил их каждый день.

— А ты стихи любишь? — спросила Нина.

— Люблю. Особенно старых поэтов.

— А новых не любишь?

Гоги подумал. Новые поэты — это Маяковский, Демьян Бедный, производственная лирика. Честно говоря, не очень.

— Не все новые хороши, — сказал он осторожно.

— А мне кажется, что поэзия должна быть… как бы это сказать… настоящей. О любви, о природе, о том, что людям близко. А не только о планах и заводах.

Опасные мысли. Гоги оглянулся — никого рядом не было.

— Нина, лучше об этом не говорить. Понимаешь?

— Понимаю. — Она вздохнула. — Иногда хочется поговорить по душам, а не получается. Всё время нужно осторожничать.

— Такое время.

— А ты не устал от такого времени?

Ещё один опасный вопрос. Но в её глазах он видел не провокацию, а искреннее желание понять.

— Устал, — сказал он тихо. — Но ничего изменить не могу.

— Никто не может. — Нина крепче прижалась к его руке. — Остаётся только жить как умеешь и радоваться малому.

Они пошли дальше, мимо театров и магазинов. Москва вечерняя была красива по-своему — старинная архитектура, неспешные прохожие, отсутствие современной суеты. Этот город ещё помнил другие времена.

У Арбатских ворот купили мороженое — настоящее сливочное, в вафельных стаканчиках. Ели медленно, наслаждаясь вкусом и моментом. Простое счастье — вечерняя прогулка с красивой девушкой.

— Гоша, — сказала Нина, когда мороженое закончилось, — а завтра ты свободен?

— Да, кажется.

— Может, в кино сходим? В «Художественном» новый фильм показывают — про войну.

— Про войну… — Гоги поморщился. — Может, лучше что-нибудь весёлое?

— Хорошо. Посмотрим, что ещё есть.

Обратно шли медленно, не торопясь. У дома Нина остановилась, повернулась к нему.

— Спасибо за вечер. Мне было очень хорошо.

— И мне.

Она встала на цыпочки, быстро поцеловала его в щёку.

— До завтра, — прошептала и убежала в подъезд.

Гоги остался на улице, дотрагиваясь до того места, где коснулись её губы. Первый поцелуй, пусть и невинный. Начало чего-то важного.