Книга Художник из 50х, страница 40 – Сим Симович

Последним этапом была отделка. Гоги покрыл стул морилкой — светло-коричневой, подчёркивающей текстуру дерева. Потом воском, отполировал до блеска.

Стул преобразился. Простая сосна заиграла богатыми оттенками, резьба стала выразительнее. Получилась не просто мебель, а произведение прикладного искусства.

— Продавать будешь? — спросил Николай Петрович, оценив работу. — За такой стул хорошие деньги дадут.

— Подумаю.

Но продавать не хотелось. Это была первая серьёзная столярная работа, память о том, что руки помнят больше, чем голова. К тому же стул получился не просто красивым, но и удобным — сидеть на нём было приятно.

Гоги поставил его у окна, рядом с мольбертом. Теперь можно было работать с комфортом, любуясь видом во двор. А резная спинка напоминала — у него есть ещё один талант, который стоит развивать.

Дерево — благодарный материал. Оно помнит прикосновения мастера, хранит тепло его рук. И отвечает красотой на заботу.

Может быть, это и есть настоящее искусство — не только изображать красоту, но и создавать её. Чтобы люди могли не только смотреть, но и прикасаться, пользоваться.

Красота для жизни, а не для музеев.

Утром Гоги проснулся с ясным видением в голове. Кремль — но не такой, каким его привыкли видеть. А стилизованный под японскую гравюру, с изящными линиями и восточной эстетикой. Барельеф, который можно повесить на стену.

Из оставшихся досок выбрал самую ровную — липу, мягкую и податливую. Размером в ладонь, толщиной в два пальца. Идеально для резной картины.

Сначала набросок углём. Кремлёвские башни, но упрощённые, геометричные. Спасская башня как пагода, стены — волнистые линии. На переднем плане — Москва-река, стилизованная под японские ручьи с завитками пены.

Резьба заняла весь день. Гоги работал тонкими ножами, снимая древесину слой за слоем. Башни получались объёмными, стены — с игрой света и тени. Река — рябью мелких волн.

Особое внимание уделил небу. Не ровная поверхность, а стилизованные облака в японской манере — завитки и спирали. А в углу — солнце-диск, символ вечности.

К вечеру барельеф был готов. Гоги отшлифовал его тонкой наждачкой, смахнул пыль. Кремль смотрелся непривычно — знакомые формы в незнакомой подаче.

Теперь краски. Не яркие, а сдержанные — охра, умбра, белила. Кремлёвские стены покрыл тёплым кирпичным цветом, крыши башен — тёмно-зелёным. Небо — нежно-голубое с белыми облаками. Реку — серо-синей с белыми бликами.

Последний штрих — золото на куполах. Тонкая кисть, осторожные мазки. Барельеф заиграл, ожил, стал похож на драгоценность.

— Готово, — сказал Гоги, откладывая кисть.

Работа получилась удачной. Кремль узнавался, но выглядел как в восточной сказке. Советская символика в японской эстетике — смелое решение.

Вспомнил про Щусева, архитектора, который покупал картину на мосту. У него была визитка — где-то в кармане пиджака. Нашёл, прочитал адрес. Телефон тоже был указан.

Гоги вышел на улицу, дошёл до ближайшего телефона-автомата. Опустил пятак, набрал номер.

— Алло, Щусев слушает.

— Алексей Дмитриевич? Это художник Гогенцоллер. Мы встречались на мосту.

— А, конечно! Как дела? Есть новые работы?

— Есть одна. Барельеф Кремля в необычном стиле. Интересно будет?

— Очень интересно. Где можно посмотреть?

— Могу принести к вам. Или встретимся где-нибудь.