Книга Травница для орка, страница 24 – Ева Мир

Я зову тебя к себе. Не как к собственности. Как к равной. Как к силе, что будет рядом. Как к дыханию, без которого я — не я.

И если ты скажешь «да» — с этого дня ты станешь моей кровью, моей битвой и моим домом.

Пусть Ша’Каар услышит. Пусть земля примет. Пусть огонь подтвердит.

Ты пойдёшь со мной?

Ничего чудеснее я не слышала в своей жизни.

— Перед духами моих предков. Перед теми, кто будет помнить это как легенду… Я говорю! — громко сказала я притихшему народу.

А потом посмотрела в глаза своего суженного.

Я иду к тебе не как трофей, не как гостья. Я иду — как ты сам. Как та, что выбрала этот путь.

Я клянусь не быть тенью — быть светом рядом с тобой. Не быть грузом — быть ветром, что держит крылья. Быть домом, когда вокруг — война. Быть тишиной, когда в груди — ярость.

Если ты упадёшь — я встану рядом. Если ты позовёшь — я услышу.

И пусть узнают боги твои и мои. Пусть земля не забудет. Пусть ночь подарит нам звёзды.

С этого дня — я твоя. И ты мой.

Да.

Ветер подхватил меня на руки — легко, будто я ничего не весила, — и посадил в седло. Взгляд у него был мягким, счастливым, уверенным. Он сам взял поводья, сел позади — и обнял меня, крепко, надёжно.

Сквозь касание я почувствовала: всё, что было ночью — правда. Всё, что ждёт нас впереди — испытание. Но мы отправимся в наше будущее вместе.

Процессия медленно тронулась в путь, а я, глядя назад, видела, как отец держит за руку Астру, и как солнце поднимается над шпилями башни.

Прощание не было горьким. Оно было светлым.

Потому что я уезжала не прочь. Я уезжала — домой.

Навстречу Ветру.

Деревня уже давно перестала быть только орочьей.

На базарной площади звучала речь на разных языках, помимо понятного всем общего — густой, гортанный орочий и звенящий, переливчатый эльфийский. Они переплетались, как корни древнего дерева, уже связанные между собой. Под шатрами соседствовали ткани из степных трав и тончайший шелк, а в воздухе витали запахи дикого мяса, медовухи и лепестков.

Дети с кожей всех оттенков и ушами всех форм носились по утоптанной земле босыми ногами — и не знали слова «враг».

В центре поселения, там, где раньше было кострище, теперь рос куст Лунной слезы. Пересаженный. Принятый. Оживающий. Как мы.

Я сидела на крыльце нашего дома, покачивая на руках малыша. Он зевнул, уткнулся лбом в мою грудь, и я прижала его крепче, словно пытаясь удержать в себе всё это счастье.

— Он точно будет упрямым, как его отец, — прошептала я сквозь улыбку.

— А если будет красивым, как его мать, — отозвался голос позади, — то мне придётся защищать его от половины деревни. Или хотя бы от дочери Гарры.

Ветер вышел из дома, неся за плечами охотничий лук и связку сушёных трав. Волосы его стали чуть длиннее, взгляд — чуть мягче, но в нём всё ещё жил тот самый огонь. Огонь Гр’Кара’Та, который так и не погас.

И он по-прежнему смотрел на меня так, как будто я — его север, его юг и его рассвет.

Он склонился, поцеловал меня в висок — осторожно, с нежностью, что оставляла след в каждом вздохе.

— Устал? — спросила я, не отрывая взгляда от сына.

— Никогда, если рядом вы двое, — ответил он.

Из сада раздался возмущённый голос:

— Он снова жуёт мои косички! Лили! Он жуёт мои волосы, а я только их заплела!

Я рассмеялась.

Астра вынырнула из-за лавандового куста — повзрослевшая, уверенная, с кинжалом за поясом и повязкой на лбу. Уже не младшая сестра, а почти молодая женщина. Она чувствовала себя здесь как дома. Научилась спорить с орками, ругаться, как они, и лечить — как лучшая знахарка. В её глазах было то же небо, что и в моих.