Книга Лощина, страница 81 – Карина Халле

— Хороший, — говорю я, выводя Подснежницу. — Где ты его взял?

Он вскакивает на лошадь, демонстрируя мастерство верховой езды, и бросает на меня многозначительный взгляд, который говорит: «Не помню».

— Подобрал в путешествии, — говорит Бром с напускной уверенностью, теребя поводья.

— И как его зовут? — спрашиваю я, хотя понимаю, что этого он тоже не знает.

Теперь он почти свирепо смотрит на меня.

— Сорвиголова, — говорит конюх, выходя из стойла мамину лошадь. — Я слышал, что его называли Сорвиголовой.

— От кого? — спрашиваю я.

Мама смеется.

— От Брома, естественно. Это его лошадь.

Но мальчик-конюх больше ничего не говорит. Вместо этого он встречается со мной взглядом, и что-то непонятное мелькает на его лице, прежде чем он поворачивается и бежит обратно в конюшню.

Я размышляю об этом, когда забираюсь на Подснежницу, чувствуя взгляд Брома на спине. Итак, у него есть лошадь, которую он не помнит, и у нее есть имя, которого он ей не давал. Кто дал? Тот же, кто и подарил.

Мне нужно время, чтобы поговорить с Бромом наедине. После того, как Крейн попытался прочитать его после урока, выглядя явно потрясенным войной внутри него, появилась Сестра Маргарет и устроила Брому экскурсию, почти такую же, какую проводила для меня, и мне пришлось поспешить на следующий урок заклинания и песнопения, который я уже опаздывала. Остаток дня я была на занятиях по магическим и не магическим предметам, и вышла только двадцать минут назад, когда мама пришла за мной, чтобы вернуться с ней и Бромом в город.

Мама берет инициативу в свои руки, цыкая на свою лошадь, и мы следуем гуськом, Бром позади меня, направляясь по дорожке через внутренний двор. Погода изменилась с сегодняшнего утра, но с тех пор многое изменилось в моей жизни. Студенты больше не занимаются и не беседуют на траве. Теперь земля покрыта слоем росы, а цветы поникли. Листья на кленах, березах и вязах все еще яркие, но гораздо больше опало на землю гниющими кучками. Туман всегда присутствует, паря над черной поверхностью озера, и на мгновение он напоминает мне глаза Брома. Черные, но с дымкой. Он другой. Он… сам не свой.

Я бросаю на него взгляд через плечо, жалея, что Крейн не научил меня делать эту штуку «говорить-в-голове». Бром оглядывается по сторонам, на его лице выражение странного удовлетворения, как будто он впервые видит окружающее. Должна признать, он хорошо смотрится на этой лошади, его черные волосы и глаза сочетаются с черной шерстью и глазами лошади, они оба сильные, мускулистые, властные. Он хорошо смотрится здесь, на фоне школы, как будто принадлежит этому месту, может, даже больше, чем я.

— Значит, ты ведьмак, — говорю я ему.

Он встречается со мной взглядом, поднимая брови.

— Почему ты так говоришь?

— Потому что иначе тебя бы не было в институте.

— Катрина, не приставай к нему, — говорит мама. — Ты же знаешь, что его мама, Эмили, ведьма. Это семейное.

— Я не пристаю, — говорю ей, не в силах скрыть раздражение в своем голосе. — И я знаю, что она ведьма; просто в детстве я была единственной с силой, а у Брома ее никогда не было. Я показывала ему фокусы, а он нет. Мы пытались — помнишь, Бром?

— Я был никчемным, — признается он. — Нарци всегда была волшебной.

У меня сердце трепещет от того, что он назвал меня Нарци. Я давно не слышала этого прозвища.