Книга Долина смерти, страница 50 – Карина Халле

— Так что ты знаешь об этом ребенке? — спрашиваю я. — О легенде, о Джозефине МакАлистер? Или это тоже из той серии вещей, от которых я должна буду обмочить штаны, и которые я не могу услышать, пока не буду готова?

Дженсен останавливается и смотрит на меня изучающим взглядом.

— Что конкретно тебя интересует?

— Все. Если Лейни этим интересовалась, я должна понять, что она искала.

Он молчит, подбирая слова.

— Официальная версия гласит, что Джозефина была младенцем, родившимся во время тех событий. Она выжила и позже была удочерена.

— Но?

— Но местные предания гласят, что она родилась в ночь, когда ее мать изменилась. Что-то попало в кровь Джозефины. Голод, как они его называли. Человек… но с изъяном.

— Во что превратилась ее мать? — спрашиваю я, хотя часть меня содрогается от этой мысли.

— В существо, жаждущее человеческой плоти. И передавшее этот голод по наследству.

Меня пробирает дрожь, несмотря на тепло солнца. Его слова пробуждают кошмары, дремавшие в моем подсознании.

— Что-то вроде… зомби? — с опаской спрашиваю я.

Дженсен усмехается краем губ.

— Это современное название. У коренных жителей были другие имена. Поселенцы называли их «одержимыми».

— И ты в это веришь? — я не могу скрыть скептицизм.

— Я верю, что у гор есть тайны. — Он смотрит мне прямо в глаза. — Я верю, что твоя сестра искала ответы о своей семье. Возможно, о связи с этими местами.

— Это абсурд, — усмехаюсь я. — Мы не имеем отношения к группе Доннера, — но я вспоминаю одержимость Лейни, её слова о том, что горы зовут её…

И вспоминаю нашу мать.

— Ты уверена? — тихо спрашивает Дженсен. — Ты изучала свою родословную?

— Мама умерла, когда мы были маленькими. Отец никогда не рассказывал о предках. Только… — я сглатываю, в горле пересыхает.

— Только что?

— Мама… у нее было не все в порядке с головой. Шизофрения, так врачи говорили. Помню ее только на таблетках, всегда, — говорю я, и голос звучит чужим. — Она твердила о травме. О передающейся из поколения в поколение. Но это бред какой-то, мои дедушка с бабушкой души друг в друге не чаяли, и меня любили. Я любила их всем сердцем, пока они не умерли, когда я была еще подростком.

— Как ваша мама умерла? — осторожно спрашивает Дженсен.

— Покончила с собой, — выдыхаю я. — Наглоталась таблеток. Написала, «простите, но это единственный шанс обрести покой».

Дженсен смотрит на меня с сочувствием, его взгляд словно хочет пробраться в мою душу.

— Мне очень жаль.

Я пытаюсь отмахнуться. Как научилась говорить о Лейни спокойно, так и научилась говорить о матери.

— Все в порядке.

Мы молчим, пока идем. Вдруг Дженсен тихо произносит:

— Иногда кровь хранит то, что забывает разум, — тихо говорит Дженсен, и его слова звучат как заклинание.

Мы доходим до нашего лагеря. Коул разжигает утренний костер, Элай проверяет запасы. Рэд, развалившись у дерева, точит свой нож. Хэнка нигде не видно, вероятно, он проверяет периметр или отошел по нужде.

Элай хитро ухмыляется. В его взгляде читается двусмысленность.

Внутри все сжимается от досады. После шуток Рэда о том, как Дженсен меня согревал, начинаю подозревать, что они всё знают. Боже, надеюсь, что это не так. Я просто умру от стыда.

— Может, еще кофе заварим и яичницу сделаем, прежде чем двинемся дальше? — Дженсен легко переключается на роль командира. Но, когда мы выходим на поляну, он едва касается моей руки. Прикосновение такое мимолетное, что я могла бы его вообразить, если бы не это приятное тепло, которое остается на коже.