Книга Ведьма и столичный инквизитор, страница 109 – Анна Кайзер

Нет! Я резко сел, игнорируя протест мышц.

Не сейчас. Не о ней.

Но образы цеплялись, как репейник к шерсти. Ее борьба, чтобы влить в меня ту адскую смесь, от которой меня воротило даже в полубреду. Смутное, призрачное воспоминание… прикосновения? Поцелуя? Или бред, спутавший ее с тенью Эвелин?

Стыд, острый и неуместный, смешался с тяжелой тревожностью.

Я поцеловал Тею?

Нет. Не может быть.

Наверное, это был мираж. Галлюцинация отравленного сознания. Или призрак Эвелин, всплывший в минуту слабости.

Имя бывшей, как всегда, обожгло. Старая, глупая рана.

Нет, Тея на нее не была похожа. Тея была другой. Колючей. Дерзкой. Невыносимой.

И почему же ее лицо встает перед глазами с такой навязчивой ясностью? Почему мысль о руках травницы, уверенно менявших компрессы, вызывает не раздражение, а это дурацкое смущение?

Я умылся ледяной водой, стряхивая остатки тяжкого сна и навязчивых видений. В зеркале над умывальником – лицо все еще бледное, с синевой под глазами и темной щетиной, но взгляд… взгляд был ясным, острым, живым.

***

Замок Жандармерии, обычно мрачный и давящий, сегодня встретил меня контрастом. Солнечные лучи били в высокие узкие окна, выхватывая из полумрака коридоров пыльные столбы света, играя на старых каменных плитах. В приемной Верент стоял, как всегда, неподвижно. Его каменное лицо повернулось ко мне, взгляд оценивающий.

– Блэкторн, – кивнул он скупо. – Брандт ждет. В кабинете. Срочно.

«Срочно». Слово упало, как камень в колодец, несмотря на солнечные блики на стене.

Я кивнул, прошел мимо. В спину мне был брошен внимательный взгляд.

Брандт стоял у окна в своем кабинете, спиной ко входу. Он обернулся, когда я вошел. Лицо было серым, усталым. В глазах – горечь и пустота, не гармонировавшие с солнечным лучом, упавшим на стол командора.

– Жив, – констатировал он без предисловий, голос хриплый. – Крепкий ты парень. Но выглядишь… не важно. Горман на ногах. Хромает, но кость цела. – Мужчина сделал паузу, которая повисла в солнечном зале густым, леденящим облаком. – Келлен не выкарабкался. Умер прошлой ночью.

Нет. Какая чепуха. О чем он говорит?

Но он же был жив! Он шел сам. Ранение было не таким уж серьезным, не было смертельным! Я видел.

– Да что Вы говорите? – слово вырвалось резко, громче, чем хотелось. – Парень был в порядке. По крайней мере пока я был рядом. Ну, да, немного ранен. Как умер? Его рана в грудь была не более, чем глубокой царапиной! Он был в сознании. Что с телом сделали? В лазарете?

Брандт медленно покачал головой. Взгляд его скользнул мимо меня, остановив свой взгляд на квадрате света на полу.

– В часовне. Готовят к погребению.

– Как умер? Почему? – спросил я, и голос мой был чужим, плоским. – От раны? Но это невозможно. Я видел…

– Не от раны, – Брандт тяжело вздохнул. – От яда. Таргарского паука. Яд попал прямо в кровь. Местный лекарь, Годрик, – Брандт махнул рукой с выражением глубочайшего презрения, – развел руками. Он не знает, как яд этой твари мог попасть в рану, ведь в Эдернии такой паук не водится, но все признаки указывают на то, что Келлена сгубил именно этот паук. Это смертельно. Годрик говорит, медицина бессильна. Смерть в течение суток неминуема. Так Келлен и умер. Похороны сегодня. Часовня. Иди… проводи.

Кивнул. Автоматически.

Яд. Таргарский паук. Слова Теи вспыхнули в сознании ярко и жутко: «Ты отравлен. Смертельно.» И она знала противоядие. А Келлен попал к этому Годрику. К старому, бестолковому коновалу, который лишь констатировал неизбежное.