Книга Распускающийся можжевельник, страница 37 – Кери Лейк

Пока его челюсти расправляются с хлебом, мой взгляд прикован к другому шраму у него под воротником, который исчезает под рубашкой.

— Могу я посмотреть на твой шрам? Спрашиваю я, надеясь, что вопрос не отпугнет его.

— Тот, что у тебя на шее.

Он оттягивает воротник своей рубашки, наклоняя голову, чтобы показать мне еще один ужасный порез, который проходит у основания его горла, как раз над серебряной полоской.

Я пытаюсь представить причину раны, но небрежный рисунок его швов говорит мне, что ее нет, и узлы, скручивающиеся в моем животе, являются первыми приступами страха, что это следы садизма. Тот, кто это сделал, на самом деле не врач, потому что врачи не оставляют таких небрежных следов. Предполагается, что врачи не должны причинять боль пациентам.

Перекатываясь на спину, я отворачиваюсь, чтобы он не увидел агонии от моего навязчивого взгляда и слез, наворачивающихся на мои глаза при виде его боли. Как я вообще могу плакать из-за незнакомого человека, когда я почти не плачу из-за тех, кого хорошо знаю? Буквально на прошлой неделе папа сказал мне, что миссис Сандерс скончалась. Пожилая женщина много лет болела, была постоянной пациенткой папы, которая часто заходила к нему выпить немного его травяного чая.

Тем не менее, я ничего не почувствовал и молча упрекнул свою холодность.

Эмоции, которые шесть пробуждает во мне, почти не кажутся реальными. Как будто я каким-то образом обманываю свой мозг, и это проверка, есть ли у меня еще сердце. Что я не стала настолько оторванной от человечества.

Тем не менее, это реально. Его страдания разбивают мне сердце.

Когда я лежу на лесной подстилке, мой взгляд зацепляется за тяжелую ветку платана над головой — то, как она не достает до стены, как будто ее срезали, чтобы не свисала с края. Очевидно, предназначалась для того, чтобы не дать тем, кто с другой стороны, проникнуть внутрь. Но это близко. Достаточно близко, чтобы привязать веревку для перебрасывания через стену.

Срочность пронзает меня, и я поворачиваюсь к дыре, через которую на меня смотрит Шестая.

— Послушай меня. Я собираюсь вытащить тебя оттуда.

Он пятится от дыры, качая головой.

— Шестой, я справлюсь! С этой стороны есть дерево. Я привяжу веревку и переброшу ее через стену.

Все еще качая головой, он бросает быстрый взгляд в сторону охранников.

— Сегодня вечером. Ты можешь встретиться со мной здесь сегодня вечером? Электричество отключится, и нас никто не увидит. Обещай мне, что выйдешь сюда, когда сядет солнце.

Раскачиваясь взад-вперед, он потирает свой череп.

— Обещай, что будешь здесь. Я просовываю руку в отверстие, предлагая свою ладонь.

— Я больше не хочу, чтобы они причиняли тебе боль, Шесть. Пообещай мне. Пожми ее.

Грубая кожа касается моей, и когда он сжимает мою руку, я улыбаюсь.

— Я вернусь за тобой.

Рей

Поднимается холод в мой позвоночник, в то время как в легких горит огонь, когда я бегу по узкой дороге, ведущей к северной части общины. Я слышал, что ночные Посредники так хитро выслеживают преступников и тех, кто пытается пробить брешь в стене, что невольный бродяга вроде меня даже не узнает, что за ней охотятся, пока не станет слишком поздно.

В моем рюкзаке есть веревка и дополнительный комплект повседневной одежды папы — пара брюк для отдыха и футболка, чтобы не устраивать охоту на человека, если мы столкнемся с охранниками по пути. Перед уходом я разбудила папу, который снова заснул в своем кабинете, и отправила его спать, подождав, пока я не буду уверена, что он устроился поудобнее, прежде чем отправиться в путь. Я также взяла с собой слинг на случай неприятностей. Хотя, при тех неприятностях, которые я ожидаю от чего-то подобного, у жалкой кучи камней не будет шансов против расстрельной команды.