Книга Распускающийся можжевельник, страница 34 – Кери Лейк

— Я заметил, что твои домашние дела были выполнены каждый день. Он отламывает кусочки хлеба, выкладывая маленькие на салфетку рядом с тарелкой.

— По какому случаю?

Юмор, однако, исходящий от него, сух, как кость.

— Скука. Макая хлеб в суп, я не отрываю взгляда от пара, поднимающегося из миски.

— Сегодня я видела дым. Северная сторона. Казалось, что это доносится с другой стороны стены.

— Что ты делала на Северной стороне? Он гораздо более утонченный едок, чем я, отправляющий суп ложкой в рот без единого звука.

— Исследую.

— Надеюсь, не в лесу.

— Что там? Спрашиваю я, игнорируя его комментарий.

Он откладывает ложку, сверля меня глазами.

— Ты ходила в лес?

— Там электрическая изгородь, папа. Чтобы не пускать нас.

— И это прекрасно справляется с тем, чтобы большинство не попадало внутрь. Но ты не большинство. Снова беря ложку в руку, он возвращается к еде, поедая гораздо быстрее, чем раньше. Мне ясно, что он делает свою обычную процедуру "быстрей-и-поешь-прежде-чем-она-задаст-еще-вопросы" , прежде чем он ускользнет в свой кабинет, где мне, несомненно, придется разбудить его, чтобы он лег спать.

— Что-то там есть. Фабрика. Или больница.

— Держись подальше от северной стороны. Это понятно?

— Но что это? Что там?

— Ты не должна возвращаться. Или будут последствия.

— Это больница? Ты там работал?

От удара его кулака по столу у меня по спине пробегают мурашки, тарелки дребезжат, а суп переливается через край мисок.

— Черт возьми, Рен! Держись подальше! Ты слышишь меня? Этот лес — не место для наивной молодой девушки!

Его глаза холодны и жестоки, его губы растянуты в сердитом оскале, подобного которому я у него раньше не видела. Я редко испытываю его терпение, и внезапное раскаяние заставляет меня склонить голову от стыда за то, что разозлила его. Я знаю, что его резкостью управляет любовь, его стремление защитить меня. Слезы искажают вид моих рук, сложенных на коленях.

— Да, папа.

Между нами повисает тишина, такая густая, что я едва могу вздохнуть, и именно тогда в меня вонзается первая игла разочарования. Мешанина, кружащаяся в моей голове, не дает слезам пролиться, и мои руки снова становятся отчетливо видны, когда они отступают. Я хочу накричать на него в ответ, даже если я должна быть благодарна за то, что являюсь одной из благословенных. Одна из привилегированных, живущих за стеной, которая отделяет нас от уродливого мира, которым мы не должны интересоваться.

Он встает из-за стола, оставляя свою миску и ложку, но вместо того, чтобы исчезнуть, как я ожидал, он возвращается с мерцающей лампой, которую ставит в центр стола. Мягкая ласка на моем запястье сбоку, под браслетом, который прикрывает мой шрам, заставляет меня снова посмотреть на него, когда он сидит, подняв брови. Было несколько раз, когда его злило что-то, что я сделала, и каждый раз он старался погладить мой шрам.

— Я не хотел повышать голос. Я просто беспокоюсь о твоей безопасности, Рен. Если с тобой что-нибудь случится… Его брови сводятся вместе, и он качает головой, как будто вытряхивая эти мысли из головы.

— Пожалуйста, не возвращайся больше в тот лес.

— Хорошо, папа. Я кладу свою руку поверх его, чтобы удержать его от поглаживания поврежденной кожи там.

— Я не буду.

Рен

Лучи рассвета

проникает ко мне через окно, выходящее на пышную зелень рожкового дерева снаружи. При щелчке входной двери внизу я переворачиваюсь на другой бок, уставившись в белый потолок. Сегодня день уроков, а это значит, что папа вернется домой раньше обычного для занятий математикой и естественными науками. Было время, когда я с нетерпением ждала его уроков, но мои ежедневные исследования отвлекли мое любопытство в другое место.