Книга Распускающийся можжевельник, страница 95 – Кери Лейк

Это то, что мне больше всего нравится в Шестом.

Полностью обнаженная, я хватаю одно из одеял с его кровати, и мы выскальзываем из сарая для столбов, пересекаем двор, направляясь к пятнистому желтому почвопокровию Ластении. Шестой помогает мне расстелить одеяло, и мы ложимся под покровом ночи. Он притягивает меня к себе, как и раньше, я снова лежу, прижавшись к его груди.

— Отсюда вид лучше. Нигде больше в мире ты не сможешь вот так лежать в пустыне. Я провожу пальцем по изуродованной коже шрама над его сердцем, глядя на звезды.

— Я всегда думала, что звезды — это люди, которых мы любим. Это странно, но я чувствую какую-то связь с ними. Папа говорит, что давным-давно взорвалась сверхновая звезда, и ее осколки соединились, образовав землю. Это значит, что мы все сделаны из звездной пыли. Рождены от одной звезды.

Поднимая голову с его груди, я смотрю вниз на Шестого, когда он откидывает голову назад, глядя в небо. Его глаза снова находят меня, и я улыбаюсь, наклоняясь вперед, чтобы поцеловать шрам у его сердца.

— Иногда мне хочется, чтобы ты умел говорить, Шестой. Я бы хотела, чтобы ты сказал мне одно слово, просто чтобы я могла услышать твой голос. Но потом ты смотришь на меня, и я понимаю, что мне вообще не нужно, чтобы ты что-то говорил. Я нежно провожу подушечкой большого пальца по его веку.

— Твои глаза говорят мне то, что мне нужно знать.

Схватив меня за обе стороны лица, он притягивает меня к своим губам и перекатывается на меня, и звезды над нами свидетельствуют, как он снова занимается со мной любовью.

Dani

Твердая поверхность стула давит на мой зад, и я ерзаю на сиденье, морщась от тупой спазматической боли, которая отдается в живот. Доктор Фалькенрат диктует, пока диктофон записывает его наблюдения, а я смотрю на пустую страницу передо мной, которая должна быть заполнена заметками и измерениями.

— Ты поняла это, Дэни? Его вопрос вклинивается в мои мысли, и я поднимаю голову.

— Прошу прощения?

В своем полном костюме он поворачивается туда, где перед ним расплывается кровь последнего часа, к ужасным останкам человека на столе.

Сквозь окошко его маски я замечаю, как его взгляд скользит к блокноту и обратно.

— Останови запись.

Я нажимаю кнопку, как просили, и волна напряжения прокатывается по моим мышцам.

Он снимает перчатки и шагает к раковине. Резкое открывание крана говорит мне, что он зол. Расстроен.

Я ждала этого. Конфронтация. Момент, когда я обрушу ад на него за то, что он лгал мне.

Однако, когда он возвращается, ярости которую я ожидала увидеть в его глазах, там нет.

— Что тебя беспокоит?

Приучая свой взгляд к чистому листу бумаги, я могу думать только об Абеле, а не о озабоченном выражении лица Фалькенрата, которое каким-то образом заглушает мои мысли. Я не скажу ни слова об Иване и о том, что он сделал со мной перед всеми этими мальчиками. Мне стало ясно, что Фалькенрат в любом случае скорее съежится, чем поможет мне.

— Я прочитала досье Абеля.

Меня даже не волнует, что он знает. Меня не волнует, что он разозлится на меня за то, что я тайком сбежала из лаборатории, и мне все равно, отправит ли он меня в экспериментальные лаборатории в этот момент. Я стала ничем иным, как пустой оболочкой для пыток этого места.

— Ты ослушалась.

— И ты солгал. Резь в глазах злит меня, и я моргаю, чтобы сдержать слезы.