Онлайн книга «Через реку»
|
И Эдриен обратился к попугаю сестры: – Несправедливо, Полли, верно? Попугай, который привык к Эдриену, вышел из незапертой клетки, уселся к нему на плечо и ущипнул его за ухо. – Тебе это тоже не нравится, да? Зелёная птица издала слабый скрипучий звук и передвинулась поближе к его жилету. Эдриен почесал ей хохолок. – А её кто погладит по голове? Бедная девочка! Его размышления были прерваны возгласом сестры: – Я не позволю ещё раз мучить Динни! – Эм, – спросил Эдриен, – а мы беспокоились друг о друге? – В больших семьях этого не бывает. Когда Лайонел женился, я была с ним ближе всех. А теперь он судья. Огорчительно! Дорнфорд… Ты его видел? – Не приходилось. – У него не лицо, а прямо портрет. Я слышала, в Оксфорде он был чемпионом по прыжкам в длину. Это хорошо? – Как говорится, желательно. – Превосходно сложен, – заметила леди Монт. – Я присмотрелась к нему в Кондафорде. – Эм, милая!.. – Ради Динни, разумеется. Что делать с садовником, который вздумал укатывать каменную террасу? – Сказать, чтобы перестал. – К огда ни выглянешь из окна в Липпингхолле, он вечно тащит куда-то каток. Вот и гонг, а вот и Динни. Идём. В столовой у буфета стоял сэр Лоренс и вытаскивал из бутылки раскрошившуюся пробку: – Лафит шестьдесят пятого года. Один бог знает, каким он окажется. Открывайте полегоньку, Блор. Подогреть его или нет? Ваше мнение, Эдриен? – Раз вино такое старое, лучше не надо. – Согласен. Обед начался молчанием. Эдриен думал о Динни, Динни думала о Клер, а сэр Лоренс – о лафите. – Французское искусство, – изрекла леди Монт. – Ах, да! – спохватился сэр Лоренс. – Ты напомнила мне, Эм: на ближайшей выставке будут показаны кое-какие картины старого. Форсайта. Поскольку он погиб, спасая их, мы все ему обязаны. Динни взглянула на баронета: – Отец Флёр? Он был хороший человек, дядя? – Хороший? – отозвался сэр Лоренс. – Не то слово. Прямой, да; осторожный, да – чересчур осторожный по нынешним временам. Во время пожара ему, бедняге, свалилась на голову картина. А во французском искусстве он разбирался. Он бы порадовался этой выставке. – На ней нет ничего, равного "Рождению Венеры", – объявил Эдриен. Динни с благодарностью взглянула на него и вставила: – Божественное полотно! Сэр Лоренс приподнял бровь: – Я часто задавал себе вопрос, почему народы утрачивают чувство поэзии. Возьмите старых итальянцев и посмотрите, чем они стали теперь. – Но ведь поэзия немыслима без пылкости, дядя. Разве она не синоним молодости или, по меньшей мере, восторженности? – Итальянцы никогда не были молодыми, а пылкости у них и сейчас хватает. Посмотрела бы ты, как они кипятились из-за наших паспортов, когда мы были прошлой весной в Италии! – Очень трогательно! – поддержала мужа леди Монт. – Весь вопрос в способе выражения, – вмешался Эдриен. – В четырнадцатом веке итальянцы выражали себя с помощью кинжала и стихов, в пятнадцатом и шестнадцатом им служили для этого яд, скульптура и живопись, в семнадцатом – музыка, в восемнадцатом – интрига, в девятнадцатом – восстание, а в двадцатом их поэтичность находит себе выход в радио и правилах. – Было так тягостно вечно видеть правила, которых не можешь прочитать, – вставила леди Монт. – Тебе ещё повезло, дорогая, а я вот читал. – У итальянцев нельзя отнять одного, – продолжал Эдриен. – Из века в век они дают великих людей в той или иной области. В чём здесь дело, Лоренс, – в климате, расе или ландшафте? Сэр Лоренс пожал плечами: – Что вы скажете о лафите? Понюхай, Динни. Шестьдесят лет назад тебя с сестрой ещё не было на свете, а мы с Эдриеном ходили на помочах. Вино такое превосходное, что этого не замечаешь. Эдриен пригубил и кивнул: – Первоклассное! – А ты как находишь, Динни? – Уверена, что великолепное. Жаль только тратить его на меня. – Старый Форсайт сумел бы его оценить. У него был изумительный херес. Эм, чувствуешь, каков букет? Ноздри леди Монт, которая, опираясь локтем на стол, держала бокал в руке, слегка раздулись. – Вздор! – отрезала она. – Любой цветок – и тот лучше пахнет. За этой сентенцией последовало всеобщее молчание. Динни первая подняла глаза: – Как чувствуют себя Босуэл и Джонсон, тётя? – Я только что рассказывала о них Эдриену. Босуэл укатывает каменную террасу, а у Джонсона умерла жена. Бедняжка. Он стал другим человеком. Целыми днями что-то насвистывает. Надо бы записать его мелодий. – Пережитки старой Англии? – Нет, современные мотивы. Он ведь просто придумывает их. – Кстати, о пережитках, – вставил сэр Лоренс. – Динни, читала ты такую книжку: "Спросите маму"? – Нет. Кто её написал? – Сертиз. Прочти: это корректив. – К чему, дядя? – К современности. Леди Монт отставила бокал; он был пуст. – Как умно сделали в тысяча девятисотом, что закрыли выставку картин. Помнишь, Лоренс, в Париже? Там были какие-то хвостатые штуки, жёлтые и голубые пузыри, люди вверх ногами. Динни, пойдём, пожалуй, наверх. Вскоре вслед за ними туда же поднялся Блор и осведомился, не спустится ли мисс Динни в кабинет. Леди Монт предупредила: – Опять по поводу Джерри Корвена. Пожалуйста, Динни, не поощряй своего дядю. Он надеется всё уладить, но у него ничего получиться не может… – Ты, Динни? – спросил сэр Лоренс. – Люблю поговорить с Эдриеном: уравновешенный человек и живёт своей головой. Я обещал Клер встретиться с Корвеном, но это бесполезно, пока я не знаю, что ему сказать. Впрочем, боюсь, что в любом случае толку будет мало. Как ты считаешь? Динни, присевшая на край кресла, оперлась локтями о колени. Эта поза, как было известно сэру Лоренсу, не предвещала ничего доброго. – Судя по моему сегодняшнему разговору с ним, дядя Лоренс, он принял твёрдое решение: либо Клер вернётся к нему, либо он возложит вину за развод на неё. – Как посмотрят на это твои родители? – Крайне отрицательно. – Тебе известно, что в дело замешан некий молодой человек? – Да. – У него за душой ничего нет. |