Книга Леденцы босоногой графини, страница 59 – Дия Семина

— Убирайся, Прошка! Проклятые бастарды, сыны кухарки, ни образования, ни манер, проклинаю тот день, когда поддалась на уговоры вашего отца и позволила записать себя законной матерью. Вы никогда не были моими — вы дети змеи.

Очень неприятно было слышать эти слова, если тётка реально так всегда думала, то и не удивительно, почему Прохор и Аркадий выросли подлецами.

— Я этого так не оставлю!

— Насколько помню закон о бастардах, если княгиня пожелает, то напишет прошение и вас лишат официального статуса, лишат чина и наследия. Похоже, что нам пора начать именно этот процесс, и после развенчания, вы уже не сможете ни в каком суде даже рот открыть. Так что, удар в челюсть — только начало. Зря вы, голубчик, примчались. Зря!

Петрович медленно наступает на Прохора, заставляя того пятиться к карете.

В общем, недокнязь, даже чая не попил и с дороги не умылся. Влез в карету, за ним его лакей и умчались, подняв дорожную пыль.

— Скатертью дорога! — проворчала княгиня и собралась, было уйти.

— А вам не кажется, что у нас назрел очень серьёзный разговор? — начинаю настойчиво и издалека.

— Нет, не кажется. Все вы бастарды одинаковые.

— Ой, нет! Все да не все! Они вам вообще не родные, они дети вашей лютой соперницы, они родились с ненавистью к вам.

Стоило мне выпалить эти непростые слова, как Пелагея замерла, кажется, что у неё нервный тик начался, веко дёргается.

— Много ты понимаешь! — она всё ещё держит оборону, но я уже знаю, куда давить.

— Много! Очень много. И вот что я вам скажу: мы с Мишей, единственные ваши кровные родственники, племянники. Дети вашего пусть двоюродного, но брата. А это много значит. Вам бы подумать, на чьей вы стороне, на нашей или на стороне этих прохиндеев. Они и нам крови попортят и вам жизни не дадут. Надо решиться и закончить дело у Звягина.

— Я и без вас прекрасно справляюсь, вот где у меня эти два прощелыги, скоро им вручат, то самое письмо об отказе в родственных связях.

Пелагея, не стесняясь, очень громко выкрикнула свои угрозы и потрясла кулаком, грозя невидимым врагам, видимо, забыла, что Прошка умчался.

М-да, она оказалась непробиваемой. Вообще, не понимает опасности сложившихся обстоятельств. И пока она не ушла, решаюсь выдать ей последний довод.

— Если вы продолжите упираться, то останетесь в гордом одиночестве, а на старости лет это, я вам скажу, очень тяжко. Без денег, без сил, и без крыши над головой. Потому что эти двое вас растопчут, пусть не сейчас, пока вы ещё можете огрызаться и биться за себя. Но как долго эти сражения будут продолжаться? Насколько вам хватит сил?

Перед домом повисла вязкая тишина. Все наши домашние сейчас собрались, как свидетели и смотрят, открыв рты, на меня и на княгиню.

Шмель пролетел и выдернул нас из оцепенения.

Княгиня поджала губы, а глаза блестят от слёз.

Молчит.

И мы все видим, как ей сейчас невыносимо больно.

Все оскорбления, все подлости, какие она вытерпела от мужа и его второй семьи, — всё это держалось под семью замками.

Держалось, держалось да сорвалось.

Она вдруг взвыла…

Да так, что и мы не выдержали.

Я медленно подошла, как к чужой собаке, способной укусить, протянула руки и обняла её.

А она меня приобняла одной рукой и зарыдала…

— Прости меня, дочка. Прости. Кабы знала, что ты такая хорошая… Прости. Скажи своему мужу, пусть все бумаги готовит и на Мишу, и на дом. Всё подпишу.