Книга Служанка для прокаженного лорда, страница 18 – Виктория Вера

— А если не позволю? — его голос становится холоднее.

Староста замирает, и я вижу, как на его лице отражается растерянность. Взгляд его бесцветных глаз мечется между мной и высокой фигурой лорда.

— А… а тем временем вы воровку в замке пригрели, господин! — выпаливает старик, не сумев скрыть раздражение. — Девка-то эта оленя нашего из деревни украла! Смотрите, как бы и в замке чего не утащила!

Обмираю, чувствуя, как кровь отливает от лица.

— Господин, олень тот принадлежал пастуху. А пастух этот… у него были мои монеты, которые он отдавать отказался. Но было там достаточно, чтобы и двух, а то и трёх оленей выкупить!

— Что за вздор? Какие ещё монеты? — вскидывается староста. — Откуда у девицы свои монеты? Никак тоже украла?

— Нет! Я не воровка! Богиня свидетельница — я не ничего воровала! Я рубахи шила, тонкие, с вышивкой, а Уллер их продавал. Вот медяки и накопились.

Чувствую на себе скрещенные взгляды.

— И что ж хочешь сказать, что за свою работу у пастуха монеты не просила? — староста даже не пытается скрыть ехидство.

— Уллер на мой выкуп копил. Чтобы было, с чем к моему отцу идти свататься. Потому монеты у него и хранились.

Староста недоверчиво вскидывается и хочет ещё что-то спросить, но его обрывает короткий приказ лорда:

— Пусть пастух войдёт сюда.

Отступаю к стене и обхватываю себя руками. Встречаться с Уллером не хочется. К тому же я уверена, он будет всё отрицать.

И как быть в такой ситуации?

А главное — что делать, если хозяин решит избавиться от “воровки”?

— Этот пастух и есть тот самый жених, который “переживает да места себе не находит”? — понижает голос хозяин, когда староста выходит, чтобы позвать Уллера.

— Нет, господин. Отец меня другому продал… отдал…

Слышу его задумчивое хмыканье.

Уллер выглядит неожиданно бледным, когда предстаёт перед лордом. Он переминается с ноги на ногу и даже не пытается поднять глаза.

— Скажи мне, пастух, хорошо ли шла твоя торговля рубашками на осенней ярмарке?

Вопрос господина застаёт Уллера врасплох, и он мешкает, чувствует подвох:

— А… ну я…

— Такой сложный вопрос? — кажется, будто лорд насмехается. — Или ты обдумываешь, насколько опасно мне лгать?

— Нет, господин! Я бы никогда! — испуганно.

— Это хорошо, потому что за ложь мне ты можешь лишиться своего языка.

Уллер вздрагивает и беспомощно оборачивается на старосту, но старосте, очевидно, нечем ему помочь.

— Мне повторить вопрос, пастух? — голос лорда становится жестче, и без того бледный Уллер бледнеет ещё больше.

— Простите, господин. Торговля была хорошей… — сконфуженно.

— И много ли удалось выручить?

Если бы не испуганное выражение лица Уллера, создалось бы впечатление, будто они ведут светскую беседу.

— Почти два десятка медяков, господин.

Двадцать? Это больше, чем сумма, которую он называл мне.

Мелочный лжец!

Замечаю, как староста недовольно поджимает губы, хотя недовольно поджать губы здесь следовало бы мне. Те рубашки давались нелегко и стоили мне многих бессонных ночей.

— А что ж на летней ярмарке? — очередной насмешливый вопрос и я, кажется, начинаю понимать, к чему ведёт господин.

— Летом хуже всего было, мне едва ли удалось собрать полтора десятка медяшек.

— А в прошлую зиму?

— Больше двух десятков медяков.

— И в который же раз торговля оказалась самой успешной?

— Да на позапрошлую осень и оказалась. Я тогда второй раз торговать ходил и почти два с половиной десятка выручил, — с улыбкой и затаённой гордостью в глазах.