Книга Канарейка Великого князя, страница 92 – Ольга Росса

Стоило только Петру выйти и закрыть дверь, как тревога снова начала разъедать моё сердце. Уже десятый день мы живём в особняке барона, а точнее встречаемся вечером и расстаёмся на рассвете. Все эти дни Пётр мотался в город, с его слов, улаживая свои дела.

Вчера он сообщил, что Ольга идёт на поправку. Она заболела в тот же вечер, как вернулась домой, и сейчас находится там, пока нездорова. Голос её охрип и не скоро восстановится. Таким образом, у окружающих не возникнет вопросов, почему у Алединской изменился голос. Пётр выяснил, что Елена Павловна отправила Ольге письмо, выразив своё сочувствие фрейлине из-за потери памяти, но ждёт её возвращения в Михайловский дворец.

От сердца сразу отлегло. Значит, Ольга останется фрейлиной Её Высочества, как и должно быть. Надеюсь, поручик Демидов не сильно расстроится, узнав, что девушка лишилась чудесного голоса. А вот за Михаила Павловича и его реакцию на перемены в Ольге я волновалась. Хотя ему сейчас не до неё. Тут политический заговор назревает под самым носом — точно не до любви.

Весь день я опять провела в одиночестве — слонялась по дому, гуляла в саду, немного поиграла на рояле, но настроения совсем не было, и я быстро оставила это дело. Устроилась на полдня в библиотеке и до самого ужина читала роман о пиратах. Горничная позвала меня к столу, когда за окном совсем стемнело.

Я поковырялась вилкой в еде, аппетит пропал. Пётр должен был вернуться к ужину, но до сих пор не приехал. Нехорошие предчувствия сжимали сердце словно железные тиски. Так толком не поев, я отправилась в спальню, где горничная приготовила для меня лохань с горячей водой.

Полчаса я просидела в воде, но не смогла расслабиться и успокоиться. Вдруг я заметила, что грудь моя стала болезненной и набухла, как бывает перед менструацией, только вот сегодня тринадцатое декабря, и у меня задержка уже шестой день. Сердце волнительно забилось в груди. Неужели я беременна? Где же Пётр?

— Глаша! — позвала я горничную, которая ждала меня за дверью. — Помоги, пожалуйста.

Женщина вошла и поднесла мне полотенце и халат.

— Пётр Григорьевич ещё не вернулся? — с надеждой спросила я, вытираясь.

— Нет, барышня, — помотала она головой. — Да и вряд ли вернётся. Поздно уже, ложитесь спать.

Горничная помогла мне подготовиться ко сну. Я в последний раз выглянула в окно, но в темноте ничего не увидела. Небо затянуло низкими тучами: ни звёздочки, ни луны, ни Петра.

Перед сном я долго думала о том, что скажу любимому, когда он вернётся. Обрадуется ли, узнав, что, возможно, у нас будет малыш. Жаль, что УЗИ не скоро ещё изобретут. Пока не почувствую первые шевеления ребёночка, не поверю, что беременна. С этой мыслью я уснула, расстроенная тем, что засыпаю одна, а не в объятиях любимого. И мне приснился жуткий сон, я словно оказалась в историческом фильме.

Я стояла на Сенатской площади, полной народу: солдаты, выстроившиеся в ровные ряды, люди, пришедшие поглазеть на происходящее, шум, гам. Вдруг громкий баритон прокатился в самой гуще, там, где стояли солдаты.

— Смирно! — мужчина в генеральском мундире верхом на коне вытащил шпагу и взметнул руку вверх. — Солдаты! Скажите, кто из вас был со мной под Кульмом, Люценом, Бауценом? Кто из вас был со мною, говорите?! (*)

Тишина на площади была ответом генералу. Но он продолжил свою пламенную речь, обращаясь с мятежникам, называя их мерзавцами и разбойниками. В какой-то момент солдаты дрогнули, вытянулись в струнку, заглядывая ему в глаза, и готовые пойти за генералом куда угодно.