Книга Скованная льдом, страница 34 – Нина Черная

— Тогда бесполезно с тобой разговаривать о вещах умных, — хрипло заверила меня Прасковья, и добавила мечтательно, — вот хозяйка была умной, образованной…

Я снова подавилась кашей, припоминая, что у Макара была жена, или есть, преданий я наизусть не помнила. На душе стало тяжко, а в желудке будто скользкая змея свернулась. Добавка попросилась обратно. Я решительно отставила от себя тарелку и хлебнула парного молока, которого еще пару минут назад на столе не было.

— Ее Морена зовут, так? — спросила я осторожно.

— Да-да, — скатерть благодушно затрепетала тесьмой по краям, — Моренушка славно тут хозяйничала, все по порядку было.

— А куда она делась?

— Так ушла, — фыркнула Прасковья, — скука рассорила хозяев. Вот она и упорхнула, но я уверена, что она вернется, непременно. И вас, девок с улицы, хозяин таскать прекратит, — добавила она совсем другим тоном, зловеще вибрируя.

А я замерла, обдумывая все сказанное. Ведь действительно, зачем богу дары, если у него жена имеется? Только, сколько помню себя, ежегодно девушек в лес посылали. И они не возвращались. Я-то подумала после ночи страсти с Макаром, что он дары себе оставляет, только прячет где-то в тереме. Места-то предостаточно, я видела лишь меньшую часть его жилища.

А оно не так все. Никодим упоминал, что девушек отпускают с подарками или с миром, и они по идее, должны возвращаться домой. Я прикусила палец и постаралась заставить свои шестеренки в голове соображать быстрее.

Если подумать, то ни разу еще из нашей деревни дары не выбирали. Хотя из Вяземок, вроде, лет пять назад тоже девушек выбирали, но я не помнила, вернулись они или нет. Только слухи ходили, что сжили их со свету. А свои или чужие, не известно.

—...этот день наступит, — вывел меня из глубоких дум голос Прасковьи.

Пока я витала в своих облаках она заливалась соловьем о том, какая хозяйка была правильная, а все дары нерадивые и некрасивые. Стало неприятно. Почему тогда Макар каждый год себе девушек брал, да развлекался с ними так, как со мной вчера?

— А тебя хозяин на смерть отпустит, — сказала вдруг Прасковья, видя мою задумчивость, — в чем мать родила, в том по холоду и пойдешь.

— Почему? — губы предательски задрожали, а на глаза навернулись слезы, — ведь Никодим сказал…

— Никодим тебе зубы заговаривал, — хмыкнула скатерть, — ему надо было твою бдительность усыпить, вот он и приукрасил то, что есть.

— И как же теперь быть? — прошептала я, глотая горькие слезы, — одежда-то моя исчезла.

— Помогу я тебе, — вдруг заговорщицки зашипела скатерть, а я невольно оглянулась по сторонам — не подслушивает ли кто? — понравилась ты мне, скромная, тихая. Нечего тебе мерзнуть в зимнем лесу.

Я, приблизив лицо к скатерти, превратилась в слух. Хоть сердце мне казалось безвозвратно утерянным, сгинуть во льдах мне не хотелось. Погорюю о своей несчастной первой любви дома, в тепле и уюте.

— Рядом с залом тронным, — вещала скатерть, — есть закрома хозяйские. Открываются просто, постучишь по разноцветным каменьям. По три раза по каждому, только по последнему раз стукни, так и откроется дверь.

— А зачем мне туда? — удивилась я.

— Как зачем?! — в ответ удивилась скатерть, — жемчуга возьмешь с собой, да золото. За просто так разве ласки хозяина терпела?

Я отшатнулась от скатерти, на душе моментально стало гадко. Слышала я о городских женщинах, которые деньги, да драгоценности брали за свою любовь. Только они отвращение вызывали, раз кроме тела ничего не могли предложить. А теперь и меня с такими сравнили.