Книга Скованная льдом, страница 45 – Нина Черная

Из горла вырвался полузадушенный писк, а я вжалась в дерево, прикрыв рот руками. Потому что почти все разбойники лежали бездыханными телами, а снег вокруг окрасился в оттенки алого, будто расцвел неведомый цветок посреди зимы.

Глаза нашли единственную фигуру, твердо стоящую на ногах в неподвижной позе. В отблесках костра она казалась просвечивающей, нереалистичной. Блики пламени играли на потеках крови, которые дорожками сбегали по широкому лезвию меча, окропляя снег.

Пальцы в кожаной перчатке стиснули рукоять. Неожиданно громкий звук вызвал в моем теле дрожь, а чужие глаза, спрятанные внутри мехового капюшона, будто заглянули в душу. Страшно.

Фигура резко отвела руку в сторону, взмахнула мечом, стряхивая застывшие на нем капли, и молниеносно спрятала оружие в ножны. Все действо не заняло и доли секунды, а я сидела, не шелохнувшись, будто примерзла к снегу намертво и смотрела на того, кто за несколько минут лишил жизни десяток здоровых мужиков. Неужто, не только Черного бога бояться стоит в Заколдованном лесу? Кто этот страшный человек?

Вопросы роились в моей голове, пока я молча и дрожа всем телом, наблюдала за приближением мощной фигуры. С каждым шагом внутри все сжималось, а мысли разбегались, отказывались искать пути к спасению. От разбойников-то не смогла убежать, а они в сотни раз слабее этой фигуры, одетой в меховую накидку и кожаные штаны, да на руках перчатки — это все, что я смогла рассмотреть и осознать, пока на меня надвигалась неминуемая погибель. О том, что перчатки — роскошь и малополезны по нашим холодам — думать не стала.

— Ты чья будешь? — грубый голос будто прорезал пространство вокруг, пробрался под кожу, забегал мурашками по спине.

Я не ответила, зубами только клацнула. От страха или от холода, кто же теперь разберет. Потому что с мужским голосом моему телу будто чувствительность вернулись, а слух вновь стал различать веселый треск поленьев в костре, да тихие всхлипы со стороны поверженных разбойников. Видно, не всех неизвестный воин порезал до смерти.

— Немая что ли? — хмыкнул мужчина и скинул капюшон с головы.

По плечам рассыпались светлые кудри, а на меня взглянули ясные, светло-синие глаза. И не было в них ничего страшного, только несокрушимость, да спокойствие. Будто он не людей только жизни лишил, а хлеб испек.

— Н-нет, — стуча зубами пуще прежнего, выдавила из себя я, правда получилось еле слышно, шипяще.

Только воин меня услышал, наклонился ниже, усмехаясь в пышные усы, да спросил:

— Так назовись, девица. Не стесняйся.

Я сглотнула и зажмурилась на секунду, вдруг, мне все это кажется? Оплеуху то разбойник мне знатную отвесил, до сих пор голова кружится, а в горле ком стоит. Как бы не обдать воина содержимым желудка.

— Настя… — пробормотала сквозь сжатые зубы, — из Маковок родом.

— Громче скажи, — нахмурился он, цепким взглядом пройдясь по мне от макушки до пят, будто выискивал что, — мямлишь что-то под нос, а я — разгадывай.

Вместо ответа я отпихнула его от себя подальше, отвернула голову и, наконец, вывалила все содержимое желудка наружу. Тело сотрясло судорогой, а во рту появилась противная горечь. Только ни запить ни заесть ее нечем. К горлу подкатил новый позыв, а я схватилась за ворот шубы. Не то, чтобы я опасалась ее запачкать, она и так вся в крови вымокла, это действие давало мне возможность почувствовать хоть что-то озябшими пальцами. Хоть что-то настоящее, чтоб не уплыть в пережитый недавно кошмар снова. Только из-за судороги боль под ребрами расцвела с новой силой. Ни вдохнуть — ни выдохнуть.