Книга Скованная льдом, страница 47 – Нина Черная

По земле, как раз где мы только недавно с товаркой стояли, прошлась поземка, вихрясь и сдувая снежинки. Я поджала ноги от страха, потому что все, что попадалось на пути этой поземки леденело вмиг. Куст, пробегавший в отдалении зверек — все замерло, заискрилось под бледным светом месяца. Он как раз проглянул сквозь снежные шапки деревьев и подсвечивал наш путь мертвым холодным светом.

Длилось все не дольше пары секунд, только леденящий ужас не ушел, он будто вгрызся в мое тело, заставляя замирать от каждого шороха и покрываться холодным потом.

Степан вернул оружие на место, выглядел он до того хмурым, что поджилки затряслись.

— Вставайте, девицы, — окликнул он нас грубо, — быстрее надо из леса Заколдованного выбираться. Лихо тут.

— Что это было? — первой пришла в себя Славка, — будто стынь могильная мимо прошла.

Она поежилась, обхватив себя за плечи, ясно послышалось, как зубами девушка отбивает дробь. Степан вздохнул, скинул с себя тяжелую накидку и покрыл ею плечи девушки. Ноги у той подогнулись, и она чуть не завалилась обратно в сугроб, но устояла.

— Это силы хозяина местного, — передернул плечами воин и, подхватив нас под руки снова потянул за собой, — гневается он, видно. Только странно, что зверье свое не пожалел. Никогда не слыхал, чтоб Черный бог так ярился. Неужто, дары ему в этот раз не по нраву пришлись?

Я оступилась на ровном месте, запуталась в платье и повисла на руке у Степана. Кажется, Слава тоже споткнулась. Душу сковало неприятное чувство: что-то между страхом и беспросветным одиночеством. Ведь только воин упомянул Макара, как мое сердце сжалось от тоски, а на глаза навернулись слезы. За тоской пришло осознание, что на меня Черный бог гневается. Хоть Прасковья и уверяла, что ему все равно, что с даром станет, злиться Макару было на что. Я своевольно убежала, шубу прихватила без спроса, в хранилище зашла. Еще и не попрощалась.

Болезненные тиски сжали сердце, а безнадежность накрыла с головой. Ведь, если Черный бог останется недоволен даром, то нам не видать лета, как своих ушей. Всю деревню ожидает голод и мор. Да и не только деревню. Дура я, себя пожалела.

Надо ждать было, когда он сам выпустит, а не самовольничать. Напугала меня кухарка, а я как самая последняя трусиха и побежала, куда глаза глядят.

— При чем тут дары? — немного хрипло спросила Слава, прерывая мои душевные метания.

— Как при чем? — удивился воин, даже шаг замедлил, сверля девушку подозрительным взглядом, — в этом году дары перепутали. Волхвы царю-батюшке поведали, что Маковки ваши договор нарушили, одну девку заменили. Не по велению его. Вот бог и осерчал.

— А это отслеживается? — потускневшим голосом спросила я, с ужасом осознавая кем и кого заменили.

— Конечно, — хохотнул Степан, — волхвы молитвы читают, тела свои покидают, с богом загодя договариваются. Вкусы его учитывают. Из вас двоих, например, тебя, лекарка, — обратился он к Славе, — бог бы точно выбрал. Во вкусе ты его.

Я сглотнула тугой ком, а внутри расползлась злость. Чего ж он тогда мной не побрезговал? Выгнал бы сразу. А теперь еще и серчает, что я рано ушла.

— Так что, — снова прибавил шагу воин, от чего пришлось перебирать озябшими ногами скорее, — мне в любом случае в деревню вашу надобно. Выяснить, кто виноват и кого наказывать.