Книга Красавица и Ректор: расколдовать любой ценой, страница 64 – Анна Солейн

Нет, я, конечно, догадывалась, что фамильяры — больше, чем просто украшение, что они помощники, но чтобы фамильяр готовил еду… Нет, это не укладывалось в голове. Он же волшебное существо. Для них прислуживать людям — ужасное унижение.

У нас в деревне рассказывали легенду о том, что один портной однажды заставил фей на себя работать, а те, вырвавшись со временем на свободу, жестоко отомстили и ему, и его ни в чем не повинным детям, выпотрошили их, как зайцев, и повесили на столбах — в назидание остальным. Потом, поступив в академию, я узнала, что это была совсем не легенда, а самая настоящая правда.

Конечно, фамильяр — это не фея, но…

Взгляд ректора Стортона стал тяжелым.

— Дрангур не любит чужих в доме.

Я заморгала. Дрангур не любит в доме чужих? А ректор Стортон с ним соглашается?

Что же здесь творится? Куда подевались все родные ректора Стортона? Я решительно ничего не понимала, а по спине бегали мурашки.

— Поговорим о вас, Танг? Кто были ваши родители?

Я закусила губу. Что ж, справедливо. Неудобный вопрос в обмен на неудобный вопрос. Моя фамилия, Танг, означает на древнем языке «безымянная». Такую фамилию принято давать детям, о родителях которых никто ничего не знает. Потерянным, иначе говоря. Или просто брошенным.

— Мой отец был рыбаком, — осторожно ответила я. — Он умер, когда я была совсем маленькой. Я его не помню.

Ректор кивнул, поняв все без дополнительных пояснений. Дело в том, что мой отец не просто умер — он… решил умереть. Просто однажды, как мне рассказывала мачеха, подошел к морю и шел, шел все дальше и дальше, пока вода не сомкнулась над его головой. Никто не смог его остановить — не рискнули подойти, я думаю. Может, были рады, что он наконец решил сгинуть, я и в такое могла бы поверить.

В дом, где осталась я, деревенские тоже рискнули войти не сразу. Только когда я закричала, как самый настоящий человеческий младенец, кто-то набрался смелости, вошел в хижину и взял меня на руки. А потом меня приютил староста.

Но фамилию отца я носить не могла: это было плохой приметой, носить фамилию… самоубийцы. Потому я была — Танг.

Забавно. Выходит, мы с ректором оба — сироты. Не думала, что у нас есть хоть что-то общее.

— А ваша мать? — спросил тем временем ректор Стортон, пытаясь наколоть на вилку кусок мяса. Давалось ему это с трудом, учитывая, что вилка постоянно выскальзывала из огромных покрытых мехом пальцев, в которых, к тому же, было меньше суставов, чем в человеческих — из-а этого они были намного более неловкими.

— Ее я тоже не помню, — опустив глаза, ответила я и поспешила перевести тему, пока ректор не спросил, откуда взялось мое имя: — А вы помните своих родителей?

Он покачал головой.

Но… как такое возможно?

— Благодарю, Танг, — хмыкнул он, откладывая приборы.

От меня не укрылось то, что съел он едва ли половину. Рискну предположить, что дело в неприспособленности его лап к вилке и ножу.

Над столом повисла тишина, и я почувствовала неловкость, а затем удивилась. В смысле — тому, что неловко мне стало только сейчас. Подумать только, я один на один с ректором Стортоном, который, возможно, является убийцей, и мне… спокойно? Странное чувство, я уже и забыла, что это такое.

Так, Унни, глупая ты ракушка, надо взять себя в руки. Какая у тебя цель? Снять с ректора Стортона заклятье, а для этого — попасть в его библиотеку. А еще… держать ухо востро и помнить, что он, возможно, убийца.