Книга Его самое темное желание, страница 112 – Тиффани Робертс

Постепенно чистая белая пустота уступила место объятиям черноты. Векс охотно погрузился в нее.

С Кинсли снова рядом она не была пуста. Новый огонек, слабый, но узнаваемый, засиял в темноте.

Мягкий серебристый свет.

Моя Кинсли. Моя пара.

Мой лунный свет.

ГЛАВА 24

Чувство тяжести навалилось на Векса, и вместе с ним пришло осознание. Осознание своего тела и его веса. Осознание своих налитых свинцом конечностей и тупой боли, с которой они пульсировали. Ощущение натянутой кожи на животе, постели под ним, одеяла, накинутого на него. Ощущение жажды и опустошающего, грызущего голода.

Ощущение… тепла.

Его веки затрепетали, когда он попытался их открыть, но они были такими же тяжелыми, как и все его тело, если не больше.

Он вдохнул. Воздух подействовал на его пересохшее горло, как обжигающий ветер пустыни. Он выдохнул со слабым, прерывистым звуком, чем-то средним между вздохом и хрипом.

Сознание Векса расширилось. Он лежал на спине, опираясь на подушки, чтобы оставить немного места для крыльев. Одно из этих крыльев было прислонено к стене ниши, в то время как другое было вытянуто и свисало с тюфяка.

Кто-то прижимался к нему сбоку, положив голову на его руку, расположившись так, чтобы вес не приходился на его крыло, а мягкие волосы разметались по его обнаженной коже. Это тело было источником восхитительного тепла.

У Векса не было желания двигаться. Это было именно то место, где он должен был быть. Зачем портить, зачем менять?

Это было правильно.

Это было воспоминание, над которым стоило задуматься.

Когда он сделал еще один вдох, в нем чувствовался сладкий, манящий запах — цветы апельсина, такие экзотические, сладкий мед, свежий весенний дождь.

Нахмурив брови, он заставил себя открыть глаза. Его зрение затуманилось и заколебалось от яркого света, а сердце учащенно забилось, ударяясь о ребра. Солнечный свет, ошеломляющий, обжигающий…

Нет. Не солнечный свет. Он узнал мягкое, многоцветное сияние, отбрасываемое потолком. Это было его место. Его лаборатория, его дом.

Векс вздохнул, желая успокоиться. Все, что он видел, все, что он пережил заново, существовало только в его памяти. В далеком прошлом.

Едва сдержав стон, когда его затекшие мышцы запротестовали против этого движения, он повернул голову.

Кинсли лежала рядом с ним, прижавшись щекой к его руке. Кинсли, чьи медово-каштановые волосы касались его кожи, чье мягкое тело прижималось к нему, чье тепло грело его.

Жар вспыхнул у него в груди и растекся по венам, покалывая до кончиков пальцев рук и ног. Кинсли лежала рядом с ним, спала с ним, а он до сих пор не знал об этом. Как он мог не знать?

Баргест.

Его глаза закрылись, а горло сжалось, когда воспоминания вырвались на передний план.

Сдерживаться, лишь поддразнивая Кинсли, было невыносимо трудно, но каким-то образом он смог обуздать себя и позволил ей выйти на улицу. Он позволил ей находить радость в том, что для него всегда оставалось недоступным, — в солнечном свете.

И он чувствовал себя таким… легким. Возбужденным, но таким легким, таким свободным. Таким полным надежды и голодным. Потому что, когда она вернулась, он проявил бы эту страсть, это желание. Сделал бы больше, чем просто поддразнивание.

Но затем пришла Эхо. Эхо, обезумевшая, говорила слишком быстро, чтобы Векс мог ее понять.