Книга Каменное сердце, страница 14 – Светлана Бернадская

Взыгравшая от страстных поцелуев похоть достигла предела, затмила рассудок… но Хелмайн резко отпрянула, схватила Талгора руку и, заливисто хохоча, под оглушительные вопли гостей потащила в спальню.

Хлопнула дверь, отсекая их от шумной пирушки. Он замер у входа, глядя на свою третью жену и мгновенно трезвея.

Чего угодно он ожидал от нее: резкой перемены от горячечного веселья до ледяного презрения, деловитых торгов за власть, даже удара кулаком в нос — чтобы и помыслить не смел о брачном ложе, но не того, что она грубо толкнет его в грудь, прижимая к стене, и примется с остервенением сдирать с него рубаху.

За долгие годы жизни Хелмайн выучила урoк: боишься чего — то — не поддавайся страху, а нападай первой. Даже сам Гридиг под конец жизни стал ее побаиваться: после рoждения сына она настолько озверела, что бросалась волком на любую попытку к ней приблизиться.

Сейчас, выходя замуж в третий раз, она вновь ощутила страх. Тот самый животный страх перед тем, кто сильнее, быстрее, у кого больше власти и кто запросто может причинить боль в угoду своим желаниям.

Инстинкт выживания заглушил этот страх, и Хелмайн, как прежде, бросилась в бой. Она больше не жертва, она не позволит пользоваться собой, как бесправной вещью. Теперь она и сама умеет быть хищником, и она сейчас на охоте, и горе Талгору, если думает, что получил в постель безвольное податливое тело для собственных утех.

На краю сознания мелькнуло полустертое воспоминание: с ним было хорошо. Не больно. И в ту далекую ночь именно он подчинился, и разрешил ей вытворять с собой такое, чего Γридиг и в собственном кошмаре не допустил бы.

Да она и сама тогда открыла в себе темную сторону.

После той ночи Хелмайн наконец осознала, что именно она — хозяйка своей судьбы. И будет ею впредь: в Нотраде, в собственном доме, и в постели тоже.

Не дав Талгору опомниться, она рывком задрала на нем рубашку — да так, что плотная ткань жалобно треснула. Он не противился; разгоряченный поцелуем, глазел на нее, словно голодный пес на кость, и даже руки поднял, помогая себя раздеть.

Но когда пальцы случайно коснулись его пылающей кожи — отдернула, будто молнией их прострелило. Оступилась. Стоило всего на миг потерять боевой задор, и всё как — то смешалось, осыпалось, рухнуло.

Талгор Эйтри все так же красив, как и пять лет назад. Сильное жилистое тело сделалось еще крепче, и грудь тверже, и плечи вон раздались. Шрамов прибавилось. Смотреть на него… невозможно!

И не понять, то ли убить его хочется, то ли любить.

Да и сам… Дышит тяжело, как в горячке, и чуть пар над ним не вьется в прохладе нетопленой cпальни, и кажется, его потряхивает, словно там, изнутри, бьется в ребра каменный молот.

А Хелмайн вдруг ощутила себя жалкой и никчемной. И отчего-то расхотелось брать его штурмом, а вздумалось вместо того уткнуться лбом ему в плечо и расплакаться навзрыд.

Ну вот еще! Никто никогда не увидит ее слез.

Она зарычала глухо в ответ собственным мыслям, тряхнула головой и резким движением сдернула с себя верхнее платье. А затем вцепилась в эти широкие плечи ногтями — да чтоб побольнее, и вновь потянулась к губам — но не целовать, а кусать, как волчица играет с волком.

Какое-то время он молча терпел измывательства над собой, а затем улучил момент и сгреб ее в охапку. Прижал к себе и сбивчиво зашептал куда — то в макушку: