Книга Фрэнк на вершине горы, страница 95 – Тата Алатова

— Изыди, бестолочь, — буркнул Джон, опираясь на трость из остролиста, которую Джеймс смастерил специально для него. — Все бы вам, нечисти, плясать да веселиться. Лучше бы сделали хоть что-то полезное, вон хотя бы грядки Бренде пропололи.

Дева не торопилась внять его наставлениям. Она все смеялась и пританцовывала, и прогонять ее было жалко — вон какая веселая. Нынешняя-то молодежь ничему не радуется, все им не так и все им не этак. А эта, древняя, улыбалась от уха до уха. И ведь не сказать, что сотни лет назад очень забавно было жить на этом свете, вот уж вряд ли.

Остановившись посреди улицы, Джон одобрительно кивал в такт ее прихлопываниям и притоптываниям. Босые пятки по сухой земле стучали звонко, как кастаньеты. Красота молодости и задора так и манили тоже пуститься в пляс. Когда-то Джон был чемпионом по быстрому фокстроту, и яркие юбки Джейн лихо закручивались вокруг его бедер.

— Я бы с тобой потанцевал, милая, — с сожалением сказал он, — да только видишь ли какое дело, совсем колени никуда не годятся. А ведь они мне нужны, как никогда.

Тут призрачная дева вдруг присела на корточки, подула на крепкие заплатки на штанах, которые прикрывали вышеупомянутые суставы, а потом хрустально-нежно засмеялась, вскочила и протянула руки Джону, снова приглашая его присоединиться к ней. Он недоверчиво поднял сначала одну ногу, потом другую, присел, привстал, а потом с величайшим сожалением замахнулся тростью, проявляя общечеловеческую неблагодарность.

Нечисть взвизгнула и унеслась прочь, а Джон легкой и юной походкой направился обратно к дому.

***

Проснувшись ночью от пронзительной волынки, Тэсса вдруг поняла, что ее дом остался единственным в Нью-Ньюлине, не защищенным остролистом.

Что же, сапожник всегда ходит без сапог.

Мысленно чертыхаясь, Тэсса осторожно выбралась из кровати и спустилась вниз, не тратя времени на одежду и обувь. Она нисколько не сомневалась в том, что холодно не будет.

Ночь встретила ее яркими крупными звездами, ароматом костра, дикой музыкой, в которой не было ни ритма, ни мелодичности, а одна только первобытная дикость. Эта музыка звучала как пульсирующая кровь, как крик, как стон. Девятнадцать танцующих дев выстроились кругом на поляне перед пансионом, и их одеяния трепетали как белое пламя.

Тэсса хрипло закричала, приветствуя своих сестер, и от их ответного крика вздрогнуло небо. Она побежала в их круг, ощущая, как все тело вибрирует от нетерпения, а сердце горит от невероятного возбуждения. Круглая луна подсвечивала ей дорогу, а ветер срывал лепестки цветов и бросал Тэссе под босые ноги.

Это была волшебная ночь, это была последняя ночь. С рассветом живая женщина займет свое место среди камней, и слепой скрипач будет вечно вести за собой волынку. Ожидание сводило Тэссу с ума сильнее, чем самый пылкий любовник. Ее прекрасный предсмертный танец станет самим совершенством, поэзией тела и исповедью тоже. Она успеет рассказать о себе этой ночи прежде, чем сгинуть навеки. Звезды ее услышат, сестры ее услышат, примут в свои объятия и окружат своей любовью.

Костер уже разгорался под ее ногами, скорость нарастала, ночь становилась гуще, плотнее, ложилась на плечи, прижималась к животу и груди. Тэсса ощущала, как начинают гореть ее пятки, как раскаляется воздух в легких. Смычок все быстрее терзал струны, и скрипка почти визжала от напряжения. Волынка не успевала за ней, звучала лирично, тоскливо, в ней не было страсти, а только печаль. Она разбивала сердце на мириады острых осколков, осыпающихся по телу кровавыми иголками.