Книга Дочь атамана, страница 2 – Тата Алатова

От неожиданности Гранин коротко рассмеялся, а потом убрал с бледного лица тяжелые пряди, разглядывая немного дикий, восточный разрез глаз, взлетающие жгуче-черные брови, тонкий нервный нос и капризные губы.

На покойную маменьку девица Лядова была похожа мало, должно быть, пошла в отцовскую породу.

Атаман Лядов, ну конечно.

Гранин уже и забыл за давностью лет эту фамилию, но хорошо помнил, как сквозь вьюгу несся всю ночь в седле, спеша доставить едва живого младенца отцу.

— Ну что, девочка, — Гранин погладил ее по волосам, — вот и свиделись.

И вернулся к ее ране, больше не тратя времени на бесполезные сантименты.

— И как же это вы знакомы? — заволновался Сема. — Я Лядову к тебе прежде ни в каком состоянии не приносил.

— А я ее на свет принял, — Гранин промывал рану, которая оказалась все же слишком глубокой, нужны будут внутренние швы, — вот этими самыми руками из материнского чрева вытащил.

— Ну ты, Алексеич, и чудо чудное, — обомлел Сема, — и молчал столько лет? Я тебе все столичные байки, как дурак, пересказываю, а ты в ответ мне дулю? И тут на тебе: дочка атамана Лядова! Ты же вроде не повитуха. Так откуда?

— Оттуда. Мне ее мать принесли едва живую, двери, черти, вышибли, — Гранин все еще не любил вспоминать ту темную ночь, из-за которой вся его благополучная жизнь и закончилась. Вместо практики известного городского лекаря осталась лишь эта лечебница-темница, куда Семен приводил или приносил богатых аристократов, отмеченных милостью великого канцлера Карла Краузе.

Больные рассказывали Гранину, что тайная лечебница канцлера окутана молвой и мифами. Попасть сюда считалось редкостной удачею, а Сема то и дело хвастался перстнями и кошельками, которые подкладывали в его карманы желающие проскочить без протекции канцлера.

Гранина мало тревожило, приторговывал ли Сема его услугами на стороне, он лечил всех без разбору, радуясь веселым кадетам и умиляясь словоохотливым старушкам.

К своим шестидесяти годам он уже утратил надежду на свободу и умел получать утешение от малого: спасения жизней и приятных бесед.

В заточении он смог обрести смирение, и если сердце нет-нет да и тревожила тоска, то Гранин глушил ее успокоительными травками, все увеличивая и увеличивая их концентрацию.

И вот теперь девица Лядова, ради жизни которой Гранин пожертвовал всем, что имел, выросла наемным дуэлянтом.

Это делало его жертву, и без того сомнительную, вовсе бестолковой.

— Как это возможно? — спросил он у Семена, который все еще таращился на девицу огромными, как блюдца, глазами. — Я про дуэли.

Сема отличался дивной любознательностью и исправно собирал все сплетни, развлекая Гранина курьезами и скандалами.

— Очень запросто, — охотно ответил Сема, — вызывают, к примеру, какого-нибудь прощелыгу — перчатка в морду и предрассветное свидание. А прощелыга, скажем, трус или вовсе не знает, с какого конца за шпагу хвататься. И тогда он нанимает вместо себя Лядову.

— Но это же совершенно противоречит философии дуэли, — подивился Гранин, делая надрез.

— Противоречит, — согласился Сема, — поэтому Лядова как бельмо у всех на глазу.

— И канцлер это терпит?

— А при чем тут канцлер, спрашиваю я тебя! Он вроде как к девице никакого отношения не имеет, а откуда у нее семейная печать — так это я и сам ошалемши. Сашенька атаманская дочка, а батенька такой драчливой наследницей только гордится. У нее же первое ранение, а летом она с самим Бреславским схлестнулась. Ты его потом и зашивал, к слову сказать.