Книга Дочь атамана, страница 4 – Тата Алатова

Нужно было или резать мать, чтобы дать шанс ребенку, или принимать роды, во время которых младенец точно бы не выжил.

Страшный выбор, но не первый в практике Гранина. Обычно он всегда предпочитал спасти мать, памятуя о том, что младенцы, будто кутята, невеликая редкость, но в этот раз воля юной умирающей девочки оказалась сильнее.

— Доктор, — слабо сжав его руку, прошептала она, — мне же все равно не жить без сына… я же все равно без него до первого пруда или веревки…

У нее родилась дочь, и жизнь матери оборвал скальпель, а не веревка. И на Гранина пала вся мощь ярости великого канцлера.

Саша очнулась от резкого запаха полыни и поняла, что у нее болит все и везде. Еще не открыв глаз, она прислушалась к себе и печально определила, что эту дуэль она проиграла.

Какой конфуз, Гришка, папенькин денщик, будет смеяться над ней до святок.

Застонав, Саша попыталась сесть и тут же оставила эту попытку. Чья-то рука мягко удержала ее на месте.

— Тише, голубушка, — совсем рядом прозвучал глубокий, богатырский прямо голос, и Саша наконец подняла тяжелые, присыпанные песком веки.

Над ней склонялся седовласый старик с удивительно светлыми, хрустальными глазами, похожими на весенние льдинки.

От его умного, спокойного и внимательного лица веяло таким умиротворением, что Саша тут же обмякла и спросила шершавым чужим голосом:

— А голова-то почему раскалывается?

— Потому что тебя, душа моя, по ней стукнули, — пояснил старик и улыбнулся, отчего лучики его морщинок осветили довольно суровую физиономию.

— Кто? — изумилась Саша. Она помнила, как острие шпаги вонзилось ей под грудь, там все загорелось огнем, а дальше — только темнота и пустота.

— Этого я не знаю, — признался старик. — Меня там не было. Я просто лекарь.

— Лекарь, — повторила Саша послушно и постаралась оглядеться по сторонам, но в темечке немедленно заломило. — А где Петр Степанович, войсковой доктор?

— Тебя доставили в особую лечебницу великого канцлера.

— Как это — великого канцлера? — испугалась Саша. — Мне здесь никак нельзя, дядюшка! Если папенька узнает, что я тут милостию канцлера побираюсь, то он устроит мне такую головомойку, что в соседней губернии будет слышно.

— Вот что тебе действительно нельзя — так это волноваться и на кровати подпрыгивать. Душа моя, я думаю, что у тебя сотрясение, так что лежи спокойно. Все как-нибудь и без твоего участия устроится, — и столько уверенности было в его голосе, что она немедленно успокоилась. — У нас довольно глубокое ранение, и пришлось зашивать легкое. Эти коновалы тебе просто удалили бы его часть, а я все сделал аккуратно, специальными нитками, которые потом сами растворятся.

— Я посплю немного тогда, — пробормотала Саша устало, удрученная этими подробностями.

— А вот спать мы пока не будем, — возразил лекарь. — Мы будем бодрствовать и разговоры разговаривать. Сколько тебе лет?

— Двадцать два.

— И с кем ты на рассвете встречалась?

— С виконтом каким-то, лягушатник, усы такие завитушечные.

Он посмотрел на нее задумчиво, а потом подсунул листок бумаги с пером.

— Напиши свое имя, — велел спокойно.

Морщась, Саша начертала, что он просил.

— У тебя всегда такой почерк или тебя после удара по голове перекосило?

— Нормальный у меня почерк, — обиделась она, — у меня, между прочим, целых три гувернантки было!